Вскоре после отъезда Норы у Рэнд диагностировали рак лёгкого. Она курила по две пачки сигарет в день в течение многих лет, убеждённая в несостоятельности статистики о влиянии никотина на здоровье. Теперь же доказательством стало то, что ей становилось труднее дышать, а сил становилось всё меньше. До операции на левом лёгком она приняла приглашение выступить на актовой церемонии в Вест-Пойнте. Перед восторженными слушателями она произнесла речь «Философия, кому она нужна», которую впоследствии неоднократно перепечатывали в образовательных программах Вест-Пойнта. Тем же летом ей назначили дату операции. Она прошла успешно, однако восстановление было болезненным и медленным. Выпуски The Ayn Rand Letter отставали почти на год от запланированного расписания. Номер за август 1974 г. Рэнд начала рассылать в мае 1975 г., оповестив читателей о том, что вскоре выпуски станут выходить раз в месяц. Но после следующих двух выпусков она поняла, что в этом не было никакого толку. Она объявила, что выпуск за ноябрь–декабрь будет последним.

В последнем выпуске Ayn Rand Letter, ознаменовавшем конец общественной деятельности Рэнд, она затронула печальные, но знакомые темы. Она рассказала читателям, что ей грустно прекращать публикации, но в то же время это решение облегчит её жизнь. Месяц за месяцем она повторяла одно и то же: «Я не собираюсь продолжать анализировать и осуждать одни и те же непотребства одного и того же иррационализма». Она утратила чувство управления плодотворным движением, которое могло бы предотвратить движение к коллективизму. Исчез тот оптимизм, что она вкладывала в поддержку Голдуотера, в свою студенческую аудиторию, в критический анализ популярной культуры и медиа. Теперь её «преследовала цитата Фридриха Ницше: “Это не мой жребий – бить мух». Она призналась себе, что устала и просто зациклилась. Несмотря на всё, через что она прошла в жизни, её мысли по-прежнему направляли несколько реалий. Воспоминания о жизни в России были как никогда свежи в её памяти и служили показателем того, что может произойти, если неправильные идеи возьмут верх. То, как несправедливо поступили с её отцом, вылилось в протест против социального государства, а также зла альтруизма. Капитализм затащили под гнёт компромиссов и противоречий. Несмотря на пережитые ею эмоциональные потрясения, рациональность по-прежнему была для неё источником мудрости, а индивидуализм – любимой темой. «Я же вам говорила, – вздыхала она. – Я говорила вам об этом со времён «Мы, живые», то есть с 1936 г.»[589].

Рэнд должна была произвести последнее предупреждение: «Я призываю вас настолько настойчиво, насколько могу, не поддерживать кандидатуру Рональда Рейгана». Рейган был консерватором «в худшем смысле этого слова» говорила она своим читателям[590]. Кроме того, что он поддерживал смешанную экономику, компромисс между laissez-faire и правительственным регулированием, его негативное отношение к абортам демонстрировало опасное пренебрежение правами человека. Рейган являл собой триумф всех политических тенденций правого крыла, с которыми Рэнд боролась на протяжении всей своей долгой карьеры. Он смешал либертарианство с религией, рациональность капитализма с этикой альтруизма. Его позиция насчёт абортов явно указывала на то, что он не понимал свободное общество, которое якобы защищал. Как Уилки и Эйзенхауэр до него, Рейган был ложным другом, консерватором, нарушающим те самые принципы, которых, по его мнению, он придерживался.

Несмотря на то что Рэнд никогда не ценила работу Либертарианской партии, их политические взгляды совпадали. Партия вела активную работу над выдвижением кандидатов, альтернативных Рейгану, Форду и Картеру. Но как и в случае с Рэнд, либертарианцам были присущи внезапная политическая горячность и быстрое разочарование. Активисты партии колебались между искренней верой в возможность создания условий для немедленного изменения политического курса и более реалистичным пониманием того, что их кампании были лишь немногим более чем мероприятия по поддержанию связей с общественностью. После разочарования на выборах 1976 г. несколько лидеров партии вернулись к рэндийской позиции о том, что действию должно предшествовать образование. Вместе с братьями Кох, богатыми либертарианцами, спонсировавшими бо́льшую часть кампании, председатель партии Эд Крейн основал Институт Катона, деятельность которого была направлена на распространение либертарных идей. Основанный на ранней этике образования Институт Катона тем не менее начал плотную политическую деятельность. С самого начала его целью было получить уважение интеллектуальной элиты, и он начал выпускать Inquiry – журнал, в котором публиковались серьёзные, вдумчивые статьи сдержанно либертарного толка для образованных читателей. Со временем Институт Катона станет крупным игроком в мире вашингтонских политических кругов. Наряду с Reason, он стабильно привносил либертарные идеи в национальные политические дебаты. Сам институт вскоре после своего основания стал располагаться в Вашингтоне, округ Колумбия, и постепенно превращался во влиятельный научно-исследовательский центр, по мере уклона Капитолия вправо. К середине 1980-х Катон заменит Либертарианскую партии в качестве института, который станут выбирать либертарианцы, стремящиеся к большим переменам в обществе[591].

Рэнд осталась далеко не у дел в Нью-Йорке. Одного за другим она прогоняла оставшихся членов «Коллектива». Она перестала разговаривать с Гессенами после предложения Alto Book Service начал продавать книгу Кей Нолт Смит, которую Рэнд прогнала ещё несколько лет назад[592]. Блюментали, которые трепетно ухаживали за ней после удаления опухоли, прекратили общаться с ней после её разглагольствований насчёт их художественных вкусов. Следующими стали Кальберманы, неспособные выносить тирады Рэнд о том, как она теперь презирает Блюменталей. Иногда её навещали Мэри Энн и Чарльз Сурес, проживавшие в Мэриленде. Лишь Фрэнк и Леонард Пейкофф хранили свою преданность и до последнего дня были рядом.