По счастью, как ни торопила его Клара, он успел надеть шелковый цилиндр и взять трость, так что в дом возвращаться не пришлось. Джеймс повернул на восток и быстро зашагал по Пенсильвания-авеню, упрямо не оборачиваясь, когда толпа на Лафайет-сквер разражалась ахами и охами.

«Летающие Вернетти» живо напомнили Джеймсу, из-за чего он все эти годы предпочитал жить в Англии и Европе. Американцы желают хлеба и зрелищ. Трубочист рискует жизнью родного сына (если, конечно, мальчик и впрямь его сын, а не сирота, взятый из приюта и выученный показывать идиотские акробатические трюки на высоте шестьдесят футов), чтобы потрафить таким, как Камероны, Лоджи, Хэи и мрачный Генри Адамс. Джеймс не удивился бы, узнав, что президент Гровер Кливленд и его супруга глазеют с лужайки перед Белым домом так же самозабвенно, как сливки вашингтонского общества – с Лафайет-сквер.

Америка не хочет взрослеть. Она – вечный младенец, огромный, пухлый и розовый, а теперь еще и владеющий смертоносным оружием, с которым не знает, как обращаться.

Джеймс кликнул кеб и велел ехать в ближайшую пароходную компанию.

В довольно роскошной пароходной конторе Джеймс, велев извозчику подождать, купил билеты до Англии на новый быстроходный пароход «Шпрее» Северонемецких линий Ллойда, отплывающий из Нью-Йорка в следующий вторник, одиннадцатого апреля, в 19:30.

Он встретит день рождения в море.

Джеймс знал, конечно, что немецкий пароход не сравнится в скорости, скажем, с «Сити оф Нью-Йорк» (5 дней, 23 часа, 14 минут) или «Сити оф Пэрис» (5 дней, 23 часа, 50 минут), но знал и другое: «Шпрее» обеспечивает пассажирам весь возможный комфорт. К тому же американские и британские пароходные компании измеряли время перехода от маяка на Санди-Хук до мыса Рочес на входе в Квинстаунский залив, а Северонемецкие линии Ллойда и Линия Гамбург – Америка – от маяка на Санди-Хук до Нидлса под Саутгемптоном.

Спешить ему некуда, и хорошо, что пассажиры будут в основном немцы, – никто не будет втягивать его в разговоры (хотя, к слову сказать, Джеймс превосходно владел немецким).

С приятной мыслью, что через три дня отплывает в Англию, писатель вернулся в кеб и назвал извозчику следующий адрес.

На железнодорожной станции Джеймс приобрел билет первого класса до Нью-Йорка. Поезд уходил из Вашингтона в воскресенье (то есть завтра) вечером. Кроме того, писатель купил билеты Нью-Йорк – Бостон: туда на утро понедельника, обратно на вторник, с достаточным запасом времени до вечерней посадки на «Шпрее».

Затем он велел извозчику ехать в телеграфную контору, где телеграммами забронировал два номера: на воскресную ночь в хорошем нью-йоркском отеле, где останавливался в каждый приезд, на следующую – в знакомой бостонской гостинице. К тамошним друзьям Джеймс решил не заглядывать, а Уильям с женой были сейчас в Европе. Если проявить известную твердость духа, можно даже не проходить мимо старого кембриджского дома, где когда-то жила вся семья, включая тетю Кейт. Джеймс решил, что большой дом Уильяма по адресу: Ирвинг-стрит, 95, тоже видеть не хочет. Маршрут на кладбище он спланирует соответственно.

Подумав о старшем брате, Джеймс составил телеграмму, которую поручил отправить на два адреса, во Флоренции и в Люцерне. Уильям уже должен был перебраться из Италии в Швейцарию – он прислал Джеймсу свое расписание почти месяц назад. Однако Джеймс знал, что брат переезжает вместе с семьей, как в свое время их отец, без всякой оглядки на ранее намеченные сроки.

Телеграфистка, прочтя текст, удивленно глянула на Джеймса, но даже это не вызвало у него ничего, кроме улыбки.

НАХОЖУСЬ АМЕРИКЕ ЧЕЛОВЕКОМ КОТОРЫЙ ЛИБО ВООБРАЖАЕТ СЕБЯ СЫЩИКОМ ШЕРЛОКОМ ХОЛМСОМ ЛИБО ВПРЯМЬ СЫЩИК ШЕРЛОК ХОЛМС И ПОТОМУ СЧИТАЕТ СЕБЯ ВЫМЫШЛЕННЫМ ПЕРСОНАЖЕМ ТЧК ПРОШУ СОВЕТА ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙ ОТВЕТ АДРЕС ДЖОНА ХЭЯ ВАШИНГТОНЕ ТЧК ГАРРИ

Джеймс надеялся, что телеграмма порядком озадачит брата, так уверенного в собственном превосходстве.

Наконец из странного каприза Джеймс спросил, может ли рассыльный «Вестерн Юнион» отнести записку в городе. Ему ответили, что это обойдется всего в пятнадцать центов, включая бумагу и конверт. Джеймс вывел на конверте адрес табачной лавки с визитной карточки Шерлока Холмса, взял лист бумаги, написал «Я уезжаю из Вашингтона завтра, в воскресенье» и задумался. Больше ничего уместного в голову не приходило. Да и незачем Холмсу знать больше. Джеймс поставил внизу свое имя (почему-то добавив «мл.», отброшенное больше десяти лет назад), дописал на конверте: «Мистеру Ш. Холмсу – лично в руки», заплатил телеграфной конторе за услуги рассыльного и дал самому пареньку десять центов на чай.

Покончив с делами, Джеймс сел в кеб и велел извозчику высадить его на Конститьюшн-авеню за несколько кварталов от Лафайет-сквер, чтобы по пути к Хэю по возможности миновать толпу, если та еще глазеет на опасные антраша «Летающих Вернетти». Тратить столько сил, рисковать смертью или увечьем ради того, чтобы почистить трубу-другую! Абсурд.

Джеймс приблизился к перекрестку и внезапно застыл как вкопанный. С минуту он стоял, сомневаясь в увиденном, затем сомнения исчезли.

По противоположной стороне поперечной улицы быстро шагал профессор Джеймс Мориарти: высокий белый лоб, прямые волосы над ушами, фрак, белые паучьи пальцы. Он шел на юго-запад. Джеймсу надо было на северо-восток.

«Это не мое дело, – яростно убеждал себя Джеймс. – Мориарти – всего лишь пожилой профессор математики и астрофизики. Ты уже знаешь из научного журнала в Библиотеке Конгресса, что он жив. И тебя это не касается».

Он повторил последние слова трижды, как мантру, затем все же повернул вправо и двинулся за профессором Мориарти – сохраняя дистанцию и оставаясь на противоположной стороне улицы.

Генри Джеймс в жизни ни за кем не следил, но вскоре обнаружил, что дело это совсем не хитрое. Надо было только держаться за полквартала от Мориарти, на другой стороне улицы, немного ускорять шаг, чтобы не потерять профессора из виду, когда он сворачивал вправо или влево, на другую улицу, либо отступать в тень магазина, когда тот останавливался. По счастью, Мориарти не оглядывался назад – да и по сторонам тоже, просто шел уверенно, видимо твердо зная цель. Всякий раз, как впереди слышался мерный стук профессорской трости с серебряным набалдашником, Джеймс понимал, что надо сбавить шаг и отстать еще ярдов на тридцать.

Минут через двадцать-тридцать ловкой слежки Джеймс внезапно понял, что не знает, в какую часть города они забрели. Он точно помнил, что какое-то время шел на запад, навстречу яркому послеполуденному солнцу, затем, вслед за быстро шагающим Мориарти, влево – на юг, снова на запад и снова на юг. Однако он понятия не имел, что это за район.

Красивые особняки и магазинчики давно остались позади; их сменили покосившиеся кирпичные склады и редкие деревянные лачуги. Улицы сделались у́же и грязнее; их правильнее было бы назвать закоулками. Над крышами висел странный, неприятно пахнущий туман, куда более редкий, чем густой лондонский смог, но для Вашингтона все равно непривычный. Джеймс гадал, не забрел ли он вслед за Мориарти в ту часть города, которую Джон Хэй называл «Фогги-Боттом».