Пистоли в кошеле Фуры мгновенно потемнели.

Я подошла к Лагганвору, помогла ему подняться на ноги, поддерживала, пока он не обрел равновесие.

– С тобой все в порядке?

– Вроде да, – ответил он. – Мы знаем, что произошло?

– Только то, что оно прекратилось.

Фура наклонилась, чтобы поднять кошель. Потом они с Прозор подошли к нам. Теперь в зале светили только фонари на наших шлемах, отбрасывая теплый медный свет вместо прежнего желтого. Фура открыла мешочек и достала пистоль.

– Стали такими же, как раньше. – В голосе сестры звучала скорее надежда, чем констатация факта.

– Дай взглянуть. – Прозор взяла пистоль, повертела перед глазами.

– Мы успели, – сказала Фура. – Что-то началось, какая-то реакция, но мы вовремя ее прервали. В конце каждого туннеля лежит куча пистолей, но вреда не будет. Их так просто не уничтожить.

– Посмотри. – Прозор поднесла монету к забралу ее шлема. – Внимательно.

Мы все так и сделали. Монета снова потускнела, сияние исчезло полностью. Но она не вернулась в свое прежнее состоянию. Узор из прутьев-мер на ее реверсе, обозначавший, согласно нашим обычаям, номинал пистоля, утратил стабильность. Меры хаотично появлялись и исчезали, так что в отдельно взятый момент определить ценность пистоля было невозможно.

– Что-то произошло, – сказал Лагганвор. – Или происходит.

Прозор достала из мешочка Фуры еще один пистоль. Тот же эффект наблюдался и на лицевой стороне. Я выудила третий и увидела такое же мельтешение.

– Лучше бы это прекратилось, – сказала я. – Иначе эти пистоли обесценятся.

– Держу пари, не только эти, – сказал Лагганвор. – Все, что побывали в этой комнате, заражены. А теперь они попали в хранилища, где их больше, несоизмеримо больше.

– Нет! – отрезала Фура. – Я в это не поверю. Мы просто собрали некоторое количество пистолей в одном месте. Может, их оказалось больше, чем бывало в любом банке, но Боса копила их тут веками. Почему те, что внизу, не вызвали такой же реакции?

Мне не хотелось опровергать ее довод, но кто-то должен был высказаться.

– Мы не знаем, что находится в этих туннелях, сестра. Даже Лагганвор не знает. Нам известно лишь то, что все пистоли хранятся в разных помещениях, куда ведут туннели. И мы не знаем наверняка, что этот зал, где мы сейчас стоим, такой один. Что, если весь Скряга изрыт туннелями, предназначавшимися только для того, чтобы Босе не приходилось хранить слишком много монет в одном месте.

– Нет, – ответила Фура, но уже не столь твердо. – Не мы вызвали реакцию. Это не наша вина.

– Ого! – воскликнула Прозор.

– Что такое? – спросила я.

– Узор замедляется. – Она все еще держала пистоль на уровне глаз, и на ее лице удивление смешалось с тревогой. – Кажется, он успокаивается, возвращается к фиксированному номиналу.

Я вгляделась в пистоль, отчаянно надеясь, что догадка Прозор подтвердится. Так и есть: мельтешение замедляется, постепенно восстанавливается конкретный доминирующий узор.

– Она права, – сказал Лагганвор. – Деньги стабилизируются.

– Все?

Фура покопалась в мешочке, от волнения перестав дышать.

– Да, – наконец проговорила она. – Все до единого. Порядок.

Монета, на которую я смотрела, прекратила меняться. Но Прозор все еще держала ее перед угловатым лицом, на котором читались сомнения.

– Ну да, все как раньше. – Она вперила взгляд в Фуру. – Ты записала номиналы монет в этом кошеле, прежде чем нести их сюда?

– Нет, – сказала моя сестра. – Я просто… Нет. Они наверняка вернулись к прежним номиналам. Они не могли измениться.

– Хотела бы я с тобой согласиться, детка. Но проблема в том, что у нас нет списка и мы не знаем, сколько стоила каждая монета.

– Один пистоль точно был на пятьдесят мер.

Прозор взяла мешочек, порылась в нем. После стольких лет, проведенных в космосе, она лучше всех нас читала номиналы.

– Уверена, Фура? Сейчас его нет.

– Клянусь, был.

– Значит, номиналы перепутались, – заключил Лагганвор с благоговением человека, впервые ставшего свидетелем какого-то чрезвычайно редкого, даже фантастического явления. – Держу пари, что это случилось со всеми пистолями. Каждая монета внутри Скряги непредсказуемо изменилась. – Он издал горький смешок. – Но это не значит, что они обесценились. Дешевые пистоли могли стать дорогими… Какова бы ни была прежняя стоимость этого сокровища, можно не сомневаться, что теперь она другая. Все надо пересчитать.

– А что, если… – Я осеклась, не дав идее оформиться целиком – идее мрачной, даже жуткой.

– Что «если»? – спросила Фура.

Я ответила не сразу. Не хотела озвучивать то, что поселилось у меня в голове. Но рано или поздно об этом должен был подумать каждый из нас.

– А ну как дело не только в этих пистолях? – проговорила я, почти заикаясь, выдавливая слова. – Что, если такое случилось с каждой монетой? Со всеми, везде. Во всем Собрании.

– Нет, – категорично заявила Фура.

– Нет, потому что у тебя есть доводы, или нет, потому что тебе это не нравится?

– Мы узнаем, – сказал Лагганвор. – Довольно скоро все узнаем. Такая вещь… трансформация каждого пистоля? Немыслимо. Но если это случилось, мы узнаем. И скоро.

Прозор не слишком деликатно вернула мешочек с пистолями Фуре:

– Вот твоя добыча, детка, сколько бы она ни стоила. А теперь почему бы нам не вернуться на корабль и не угомонить свои страхи?

– Не все, – сказала Фура. – Не все.

Как будто повторение этих слов на манер молитвы могло каким-то образом исполнить ее надежду.

* * *

На большой тележке мы пошли по первому туннелю наверх, миновали безмолвного робота, на которого у меня так и не поднялась рука, и уже через несколько минут были в катере. Хлопоча над органами управления, Фура заодно включила трещальник, настроила на общий канал и добавила мощности усилителю, чтобы ловить болтовню двадцати тысяч миров Собрания. Мы отлично видели его в иллюминаторах катера. Искрящийся, мерцающий свет Старого Солнца, все оттенки рубинового и пурпурного, блеск и переливы всего, что было для нас родным и привычным, – всего, что мы решили оставить позади.

Фура крутила ручку трещальника, и в динамике скреблись голоса. Декламация, смех, взрывы мелодий и песен, истерический надрыв спортивных комментаторов, трели шифрованных передач, бубнеж учреждений и предприятий – все это заполняло вакуум внутри Собрания.

– Порядок, – сказала она, поворачиваясь к нам. – Прошло уже полчаса после того, как… это случилось. По всем каналам ничего из ряда вон выходящего, обычные дела.