Дафна понимает, что это новое чувство, и она утонула бы в нем, если бы могла.

Она отстраняется, потому что возвращается его мать с тарелкой супа в руках. Ее брови нахмурены. Передавая тарелку Дафне, она колеблется.

– Я не понимаю, почему ты не умерла, – медленно произносит она.

Дафна хмурится.

– Я думала, мы выяснили, что это все благодаря вам.

Аурелия качает головой.

– Как я уже сказала, звезды говорят со мной. В последнее время они почти кричали. «Пролилась кровь звезд и величия».

– Звезды так сказали? – спрашивает Дафна.

Аурелия пожимает плечами.

– Это сложно объяснить, но, по крайней мере, я слышу именно это. Эти слова отзываются эхом в моей голове уже несколько недель. С тех пор, как ты прибыла во Фрив. Сначала я забеспокоилась, что они имели в виду Байра. Но потом, когда он появился, неся тебя с почти смертельной раной…

– Кровь звезд и величия, – повторяет Дафна. – Вы использовали звездную магию, чтобы зачать Байра.

– Так же, как твоя мать использовала звездную магию, чтобы зачать тебя, – замечает Аурелия. – Вот почему у вас такие глаза, они тронуты звездами. «Кровь звезд и величия». Это о ком-то из королевской семьи, кого коснулись звезды.

– Мои сестры, – говорит Дафна, и каждый мускул ее тела напрягается. – Одна из них находится в Селларии, и у нее такие же глаза, как и у меня. Когда мы разговаривали в последний раз, у нее были проблемы. Казалось, она была уверена, что сможет из них выбраться, но… Мне нужно поговорить с ними. Я уже говорила с Беатрис, используя звездную пыль. У вас она есть?

Дафна сидит на кровати, скрестив ноги, в каждой руке у нее по флакону звездной пыли. Рядом с ней сидит Байр. Она открывает их и размазывает звездную пыль по тыльной стороне обеих рук.

– Хочу поговорить с принцессой Беатрис и королевой Софронией, – произносит она, закрывая глаза. Мгновение ничего не происходит. Затем мир вокруг нее становится мягким и приглушенным, и она слышит далекий рев ликующей толпы.

– Софи? – неуверенно спрашивает Дафна. – Трис?

– Дафна, это ты? Слава звездам, – говорит Беатрис. – Так много всего произошло…

– Что происходит? – спрашивает Софрония скорее усталым, чем удивленным голосом. – Почему я тебя слышу?

– Это звездная пыль, слишком долго объяснять, у нас всего несколько минут, – поясняет Дафна. – Вы обе в порядке?

– Ничего подобного, – заявляет Беатрис. – Софи, там что, целая толпа аплодирует?

Софрония долго молчит.

– Да, – наконец произносит она напряженным голосом. – Полагаю, они приветствуют мою казнь.

Софрония щурится, когда стражники выводят ее на солнце, и от внезапного яркого света в голове у нее вспыхивает боль. Кроме того, она оцепенела. Яростные крики толпы незнакомцев, наблюдающих за ней, деревянные доски под ее босыми ногами, всепоглощающий страх, который, как она знает, должен присутствовать в ее груди, – она ничего этого не чувствует.

Казнь была отложена на день, потому что Кавелле и его окрестности искали Леопольда, но, когда его не нашли, Ансель сообщил ей, что все произойдет сегодня вечером. Софрония почти обрадовалась, услышав это: ожидание походило на пытку.

– Софи, о чем ты говоришь? – спрашивает Дафна, ее голос низко звучит в голове Софронии, но, к счастью, он достаточно громок, чтобы заглушить крики толпы и вопли, требующие ее голову.

– Это довольно длинная история, – мягко отмахивается Софрония, а ее глаза сосредоточены на находящейся перед ней деревянной платформе в центре городской площади, на мерцающем серебре лезвия гильотины. – А у меня осталось мало времени.

– Софи, нет, – срывающимся голосом зовет Беатрис. – Это не может быть правдой. Мама тебя спасет.

При этом Софрония истерично смеется.

– Она этого не сделает. Но я рада, что вы обе здесь, хоть я и не понимаю как. Я так сильно вас обеих люблю. И мне очень жаль, что я вас подвела.

– О чем ты говоришь? – спрашивает Дафна. – Что происходит?

Но нет времени это объяснять – не тогда, когда стоящий рядом Ансель берет ее за руку и ведет ко все еще мокрому от темно-красной крови дереву.

Она задается вопросом, скольких сегодня уже казнили. Кажется, ее оставили напоследок.

– Нет времени, – говорит Софрония, сосредотачиваясь на голосах своих сестер, на их присутствии, которое она чувствует в своем сознании. Она позволяет, чтобы ее опустили на колени и поместить ее шею в деревянный паз. Софрония закрывает глаза.

– Мои друзья, Леопольд и Виоли, найдут вас. Пожалуйста, помогите им. Все намного сложнее, чем мы предполагали. Я до сих пор не все понимаю, но, пожалуйста, будьте осторожны. Я так сильно люблю вас обеих. Я люблю вас до самых звезд. И я…

Императрица Маргаро лучше других знает цену секретам и понимает, что ее собственные секреты неоценимы. Она не доверяет их своим ближайшим советникам, дочерям или даже Найджелусу. Видят звезды, он тоже не раскрывает ей своих секретов. Нет, в мире есть только один человек, которому Маргаро может их поведать.

И вот она выходит из своей позолоченной кареты, одетая в изысканное траурное платье из черного шелка, такое тяжелое от ониксовых бусин, что оно напоминает доспехи. Ее лицо закрыто черной сетчатой вуалью, хотя она недостаточно прозрачна, чтобы скрыть ее сухие глаза или плотно сжатые губы.

Прошло шесть дней с тех пор, как лезвие гильотины упало и Темарин растворился в хаосе, четыре дня с тех пор, как ее армии вторглись в него в отместку за убийство Софронии, два дня с тех пор, как повстанцы поняли, что их предали, что у них не хватает людей и оружия, и один день с тех пор, как она приняла их капитуляцию и Темарин стал ее. Она завоевала страну, даже не ступив на ее земли.

Императрица смотрит на возвышающуюся каменную крепость Сестринства святого Эльстрида, грозное и холодное место, столь непохожее на дворец, хотя до ворот дворца отсюда всего двадцать минут езды. Каким бы холодным и грозным ни было это Сестринство, судя по тому, что она слышала, это настоящий дворец по сравнению с тем, в котором находится сейчас Беатрис.

Она стискивает зубы при мысли о своей первой дочери, которая должна была умереть вместе с Софронией. Скоро, говорит она себе.

Некрашеная деревянная дверь распахивается, и на солнце выходит мать-настоятельница. Мать Ипполина всегда казалась императрице живым воплощением Сестринства, такой же холодной, жесткой и непреклонной. Хотя, впервые за почти два десятилетия их знакомства, в глазах женщины появляется тень жалости. Императрице это безразлично.

– Ваше Величество, – приветствует мать Ипполина, делая короткий реверанс. – Что привело вас сегодня в Сестринство?