– Мне нужно утешение, мать Ипполина, – говорит Маргаро. По дороге сюда она так много раз повторила в голове эти слова, что они получаются естественными. В конце концов, это не совсем ложь. Но она позволяет матери Ипполине самой заполнить пробелы и сделать предположения.

– Конечно, – мать Ипполина склоняет голову. – Мы все были потрясены, узнав о смерти королевы Софронии. Пожалуйста, найдите свое утешение в этих стенах.

– Очень любезно с вашей стороны, мать-настоятельница, – говорит Маргаро. – Я полагаю, сестра Элоиза здесь?

– Где ей еще быть? – отвечает женщина, поднимая брови. – Она на своем обычном месте.

– Конечно, – Маргаро оглядывается на своего кучера, лакея и остальных слуг, сопровождавших ее в этом коротком путешествии.

– Я вернусь через час, – сообщает она и, не дожидаясь ответа, следует за матерью Ипполиной в Сестринство через темные, холодные залы без окон, освещенные лишь несколькими разбросанными светильниками с догорающими свечами.

– Не думаю, что сестре Элоизе нравятся ваши визиты, Ваше Величество, – говорит мать Ипполина.

Это смело, но Маргаро ценит честность.

– Мне тоже не нравятся мои визиты к ней. Но мы с сестрой Элоизой понимаем друг друга. И не думаю, что у нее есть еще посетители.

Мать Ипполина этого не отрицает. Она останавливается перед невзрачной деревянной дверью и толкает ее, пропуская императрицу. Маргаро не нужно просить уединения. Мать Ипполина сама закрывает за собой дверь, и ее шаги удаляются по коридору.

Только тогда она оглядывает комнату – часовню, такую же темную и сырую, как остальная часть Сестринства, но над алтарем есть окно с витражом, изображающим темно-синее небо с золотыми звездами. Он не пропускает много света, но Маргаро полагает, что в этом и есть смысл – комната, где всегда ночь и где всегда сияют искусственные звезды.

Перед алтарем на коленях стоит женщина, ее простое домотканое платье раскинулось по полу, а волосы убраны под платок и капюшон. Когда-то ее волосы были чистым золотом, предметом зависти каждой женщины при дворе, хотя Маргаро полагает, что теперь они, должно быть, поседели, как и ее собственные.

– Сестра Элоиза.

При звуке ее голоса спина женщины напрягается, но она не поворачивается. Маргаро пытается позвать снова, используя имя, которым женщину не называли почти два десятилетия с тех пор, как она дала клятву и присоединилась к Сестринству.

– Селин, – зовет Маргаро резким голосом.

С тяжелым вздохом женщина поднимается на ноги и поворачивается к ней лицом. Это занимает больше времени, чем следовало бы, думает Маргаро, прежде чем осознает, сколько лет прошло. Эта женщина больше не та царственная и внушительная фигура, которая не раз пугала юную Маргаро до слез. Или, скорее, она все еще та женщина, только теперь она постарела, ее кожа сморщилась и пожелтела от стольких лет, проведенных в этой комнате, ее спина согнулась от многочасового стояния на коленях перед алтарем.

Маргаро понимает, что она тоже постарела. Время, кажется, никого не щадит, даже императриц.

– Ты всегда была наглой, – говорит женщина, и ее слова сочатся ядом.

– Да, – спокойно отвечает Маргаро, садясь на переднюю скамью и откидывая вуаль. – Вот почему я заняла твой трон и ты была сослана сюда.

Возраст не отнял у женщины способности приподнять одну темную бровь и сделать взгляд таким суровым, что он способен превратить любую более слабую женщину в пепел у ее ног. Но Маргаро не слабая женщина. Уже нет.

– А я-то думала, что это произошло потому, что ты подчинила себе эмпирея и опустила небеса, чтобы они служили твоей цели, – замечает она.

Маргаро пожимает плечами.

– Да, но у меня хватило наглости это сделать, а у тебя не хватило сил меня остановить.

– Сила у меня была, Маргаро, – тихо произносит женщина. – Но у меня не хватило на это души. Точнее, видимо, у меня было слишком много души.

– Много же хорошего сделала тебе твоя душа, – говорит ей Маргаро. – И для тебя я Императрица.

Призрак улыбки мелькает на губах женщины.

– Да, знаю. В конце концов, этот титул был моим, а не твоим. До того, как ты дернула за ниточки и переписала наши судьбы, до того, как меня отправили сюда, до того, как ты забрала мою жизнь, моего мужа, мою страну.

– Ничто из этого не было твоим, раз ты не смогла это удержать.

– Возможно, ты права, – соглашается женщина, не слишком обеспокоенная этим. – Я так понимаю, Софрония мертва.

Она говорит это так категорично, так сухо.

В ее голосе нет ни сожаления, ни ухмылки, в ее глазах нет жалости. Маргаро требуется секунда, чтобы вспомнить, что это ей и нравится, поэтому она и пришла сюда.

– А Темарин – мой, – мягко добавляет она. – Так же, как и Селлария с Фривом в скором времени.

– Три дочери в земле, три земли в твоих руках, – говорит Селин. – Это то, что тебе когда-то пообещали, не так ли?

Маргаро этого не отрицает. Это было первое признание, которое она сделала своей бывшей сопернице чуть более шестнадцати лет назад, когда ее живот был настолько раздут, что она не могла стоять больше минуты и походила на выброшенного на берег кита. Она действительно ненавидела беременность, но это была цена власти, поэтому она ее заплатила.

Три дочери в земле, три земли в руках. Это было то, что ей пообещал Найджелус, и одну часть он уже выполнил. Она не сомневается, что две другие быстро последуют за первой: Беатрис едва избежала смертного приговора, остается Дафна. После ранней смерти принца Киллиана Маргаро стала нетерпелива и беспокоилась, что его незаконнорожденного брата может постичь та же участь. Она надеялась, что ей удастся убить Дафну до того, как она выйдет замуж за Байра. Было бы проще не связывать ее династию с неудачным правлением Варфоломея или испорченной родословной Байра, и одно только убийство Дафны дало бы ей более чем достаточно причин для того, чтобы послать свои войска во Фрив – ее войска, а теперь и войска Темарина. Они бы быстро справились с неспокойным, бушующим Фривом.

Возможно, было глупо нанимать этих убийц – или она слишком хорошо обучила свою дочь, – но никто другой во Фриве, казалось, не стремился убить Дафну. Звезды небесные, повстанцы, на которых Маргаро изначально рассчитывала, даже прониклись к ней симпатией. Маргаро боялась, что если она будет ждать слишком долго, они могут сплотиться вокруг нее.

– Ты вырастила этих девочек, как ягнят на бойню, – голос Селин возвращает ее в настоящее.

Это обвинение – острие ножа, но удара не происходит. Он соскальзывает с Маргаро, как с гуся вода.

– Да, – просто отвечает она. – Это то, для чего ягнята и нужны. Полагаю, ты скажешь мне, что будешь молиться за их души?

Если Селин и слышит насмешку в голосе Маргаро, она этого не показывает.