9 августа 1996 года, через три года жизни в монастыре, Леонард официально стал дзен-буддистским монахом. На церемонию приехал его друг Стив Сэнфилд, когда-то познакомивший его с Роси, а из Нью-Йорка прилетела сестра Леонарда, Эстер. Леонард, в монашеском облачении, с бритой головой, повернулся к Сэнфилду и саркастически прошептал: «Ты меня в это впутал, можешь теперь меня вытащить отсюда?» Леонард согласился на посвящение в монахи не потому, что собирался приблизиться к святости, и не потому, что хотел отойти от религии своих предков. Как он писал в стихотворении 1997 года «Не иудей» («Not a Jew»),

Кто скажет, что я не иудей,

— не иудей Мне очень жаль,

но обсуждению это не подлежит Так говорит:

Элиезар, сын Ниссана, священник народа Израилева; он же

Соловей Синайский.

Йом-Киппур 1973; он же

Дзикан Неубедительный дзенский монах, он же

Леонард Коэн…

Он согласился стать монахом, чтобы «соблюсти протокол» [23]. Роси сказал, что ему пора стать монахом, и он стал им. К тому же незадолго до того Леонард принял на себя обязательства, при которых иметь официальный статус было желательно: Роси назначил его распорядителем на своих похоронах. Старик, которому скоро должно было исполниться девяносто лет, велел устроить для него традиционное сожжение на погребальном костре. Роси разрешил Леонарду, если он захочет, оставить одну кость себе.

Став монахом, Леонард получил новое имя: Дзикан. «Роси не очень хорошо говорит по-английски, поэтому на самом деле неизвестно, что он имеет в виду, когда даёт все эти имена, — рассказывал Леонард. — Он не хочет, чтобы люди увлекались поэтичностью традиционных монашеских имён. Я много раз спрашивал его, что значит Дзикан, улучив момент, за рюмочкой, и он говорит «обыкновенное молчание», или «нормальное молчание», или «молчание между двумя мыслями» [24]. Опасно поэтическое имя. И восхитительно ироничное — для певца и поэта.

В целом молчаливость монашеской жизни устраивала Леонарда. Впрочем, иногда к нему приходили посетители. Его сын Адам Коэн, который как раз сам подписал контракт с Columbia, приезжал обсудить с отцом тексты песен для своего первого альбома. Леонард отдал сыну песню, над которой «работал долгие годы», но которую, как он знал, сам «никогда не соберётся записать» [25] — «Lullaby in Blue». Шэрон Робинсон, которой монастырь был хорошо знаком (она сама приезжала туда на ретрит), тоже приехала в гости; они открыли бутылку вина, и Леонард сыграл ей на своём синтезаторе последний из бесчисленных вариантов песни «A Thousand Kisses Deep». Были и незваные гости: Киген вспоминает «красивую молодую женщину, которая приехала однажды вечером, одетая — буквально — в обноски и перья. «Где Леонард? Я приехала к Леонарду». Но вообще в монастырь приезжало на удивление мало охотников за знаменитостями; Киген говорит, что их можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Ещё к Леонарду приезжали две маленькие съёмочные группы, одна из Франции, другая из Швеции. Результатом этого стали два интересных документальных фильма, Leonard Cohen: Printemps 96 Армель Брюск («Леонард Коэн: Весна «96») и Stina Möter Leonard Cohen Агреты Вирберг («Стина встречается с Леонардом Коэном»). Во французском фильме мы видим, как Леонард работает на монастырской кухне, сидит в зале для медитации, читает молитвы через большие очки с затемнёнными стёклами и марширует по двору с остальными монахами. Он уверял Армель Брюск, что не чувствует себя в изоляции. По его словам, в обычной жизни гораздо больше одиночества. После гастролей он возвращался к «деспотии одиночества» в своём доме, где по многу дней сидел один, ни с кем не разговаривал и ничего не делал.

Шведская журналистка Стина Дабровски расспрашивала Леонарда о любви, и он отвечал как человек, у которого было время и возможность всё обдумать.

«Я получал чудесную любовь, но не отдавал чудесную любовь в ответ, — сказал он. — Я не мог ответить на их любовь. Я был одержим каким-то ложным чувством отстранённости и поэтому не мог притронуться к тому, что мне предлагали, а мне предлагали это повсюду». Впрочем, иногда — в моменты, когда мир снова казался ему прекрасным — он забывал, что живёт «в этом шестидесятитрёхлетнем теле», и ему приходила в голову мысль найти молодую девушку, жениться, купить дом и найти нормальную работу — скажем, в книжном магазине. «Теперь я мог бы это сделать. Теперь я знаю, как это делать», — сказал он. На неизбежный вопрос о том, не собирается ли он вернуться к музыке, он ответил отрицательно: «Я не могу прервать это обучение. Оно слишком важно для меня, чтобы прерывать его… [и нужно] для здоровья моей души». Процитировав еврейского мудреца Гиллеля («Если я не для себя, кто для меня? И если не сейчас, то когда? Но если я только для себя, то кто я?»), Леонард попросил прощения у своих поклонников и сказал, что пытается научиться вещам, благодаря которым его песни станут «глубже и лучше» [26].

Пока Леонард жил вдали от мира и ничего не говорил о новых записях, на «Коламбии» в 1997 году вышел сборник More Best Of. С выхода первой компиляции, The Best of Leonard Cohen (или Greatest Hits, как она называлась в Европе, где у Леонарда действительно были хиты), прошло двадцать два года, и Леонард не ощущал «срочной потребности» в ещё одной. Но в 1997 году исполнилось тридцать лет с тех пор, как он подписал контракт с Columbia Records. Он объяснял: «Хотя сам я не испытываю ностальгии, я решил дать своё согласие» [27]. Леонарда попросили самому выбрать песни для компиляции, что он и сделал. Отобранных песен хватило бы на двойной альбом, но в конце концов на лейбле всё же решили издать сборник на одном диске, сделав акцент на более позднем материале. Леонарда также спросили о новых песнях. Он как раз закончил весёленькую и самоироничную песенку «Never Any Good». Была ещё одна новая вещь — короткая пьеса «The Great Event»: «Лунная соната», сыгранная задом наперёд, и сымитированный на компьютере подлинный голос Леонарда11501.

В монастыре Леонард занялся музыкальными экспериментами. Одна из его идей, которую нельзя было воплотить на его стареньком компьютере и таком же стареньком синтезаторе, заключалась в том, чтобы создать голос, похожий на звучание «какого-то сломанного динамика, который уцелел при гибели вселенной и [произносит слова,] полные какой-то абсурдной надежды на возрождение жизни» [28] — следующий шаг после «The Future» в интерпретации дзен-буддистского монаха. Примерно в это время в монастырь впервые провели интернет: медленный, занимавший единственную телефонную линию, — но Леонард вышел в сеть.

Яркко Арьятсало, бухгалтер из Финляндии, однажды с удивлением получил сообщение от одного монаха из Калифорнии, который просил ему перезвонить. Леонард слышал о посвящённом его творчеству сайте Leonard Cohen Files, который Арьятсало со своим сыном-тинейджером по имени Раули создал в 1995 году. Леонард подумал, что человек, способный сделать сайт, может быть, сумеет дать ему техническую консультацию (вспомним, что Google в то время ещё не существовал, а связь в монастыре была мучительно медленной). «Леонард искал программу, которая смогла бы имитировать его голос — не идеальная копия, а что-то очевидно механическое, но при этом узнаваемое», вспоминает Арьятсало. Он нашёл учёного в Университете Калифорнии в Беркли, который предложил техническое решение задачи. Так началось тесное сотрудничество и дружба Леонарда с человеком, которого он прозвал «генеральным секретарём партии». Сайт LeonardCohenFiles.com станет известен как цифровой архив Леонарда и место общения его поклонников по всему миру.