Годы, проведённые в монастыре, не притупили нюх Леонарда на отели со спартански-простыми условиями. «Кемпс-Корнер» находился в южной части Мумбаи, в оживлённом, плотно застроенном районе. Это был маленький — всего тридцать пять номеров — двухзвёздочный отель, от которого не было и двухсот метров до пляжа; впрочем, до автомобильной развязки было ещё ближе. Здание было старое, но некрасивое. Над входной дверью имелся полосатый, весёленькой расцветки навес от солнца, а сама дверь вела в крошечный, тускло освещённый вестибюль. Леонард выбрал маленький номер на одного человека в задней части отеля, где был меньше слышен уличный шум. В номере имелась узкая кровать у белёной стены, кресло, зеркало в раме над деревянным письменным столом, маленький телевизор и облицованная белой плиткой ванная комната.

Жизнь Леонарда в Мумбаи также подчинялась строгому распорядку. Каждый день он выходил из отеля в начале девятого, одетый в западную одежду (свободная чёрная рубашка, заправленная в светлые льняные брюки: строгий подход Леонарда к неформальному стилю), и шёл на сатсанг — встречу с гуру; ему надо было пройти всего километра полтора. Он всегда шёл одним и тем же маршрутом, пробираясь сквозь толчею и дорожные пробки, мимо попрошаек, среди неумолкавшего гудения автомобильных сигналов, а потом выходил на большую улицу Уорден-роуд (теперь она называется Бхулабхаи-Десаи-роуд), которая идёт вдоль пляжа и Аравийского моря. Он проходил мимо клуба и сада «Брич-Кэнди», мимо американского консульства, и по мере того, как он приближался к Норт-Гамадиа-роуд, дома становились всё богаче; это была тихая улочка, где Рамеш жил на последнем этаже пятиэтажного дома в стиле ар-деко, «Синдула-хаус». Эта часть города была гораздо более фешенебельной, чем район, где поселился Леонард; там жили наследники миллионных состояний, популярные писатели, знаменитые актёры и отставные банкиры вроде самого Балсекара.

Квартира Рамеша была обставлена со вкусом, но без роскоши. В гостиной, самой просторной из четырёх комнат, и проходили сатсанги. Если сидеть на полу, там могло поместиться сорок человек. Разувшись за дверью, Леонард находил укромное местечко в углу и сидел там, скрестив ноги и глядя в пол. В девять утра из смежной комнаты приходил Рамеш, невысокий худой человек с белоснежными волосами и в белой одежде, и садился на стул перед собравшимися. После короткого формального урока Рамеш начинал отвечать на вопросы. Для начала он спрашивал кого-нибудь — обычно новичка, — что привело его в Индию, и просил рассказать о себе.

«Почти все посетители были иностранцами — многие из Израиля; в группе из 35–40 человек бывало, может быть, три-четыре индийца», говорит Ратнеш Матхур, индиец-банкир, познакомившийся с Леонардом во время его первого визита в Мумбаи. Матхур впервые услышал о Рамеше от Леонарда, пригласившего его на сатсанг (в следующие несколько лет Матхур посетит около сорока встреч): у себя на родине Рамеш был малоизвестен как гуру. «Рамеш сторонился культов, — рассказывает Матхур, — он не пытался обратить на себя внимание индийских масс-медиа. Он не искал популярности и, очевидно, жил на свою пенсию и не имел денежных мотивов. Он говорил по-английски, у него были западные манеры, он говорил как эрудит и интеллектуал, и его стиль не имел ничего общего с традицией Раманы Махарши». Рамана был популярным гуру, и некоторые его последователи сурово критиковали Рамеша в качестве духовного учителя. «Он действительно жил, как банкир на пенсии, любил иногда сыграть в гольф и выпить виски, но каждый день на час или два открывал свою дверь, чтобы к нему могли приходить люди. Люди узнавали о нём обычно по сарафанному радио. Это были очень респектабельные люди, не хиппи» — правда, некоторые приходили к Рамешу из коммуны Ошо в Пуне, неподалёку от Мумбаи. (Бхагван Шри Раджниш, известный также как Ошо, в начале восьмидесятых основал коммуну в Орегоне, которая закрылась после череды скандалов и серьёзных преступлений, совершённых членами коммуны, и депортации гуру из США.)

Рамеш говорил без околичностей. Он общался со своими посетителями так же, как, должно быть, когда-то разговаривал с сотрудниками банка: сообщал информацию и давал наставления в прямой, даже жёсткой манере. Матхур рассказывает: «Рамеш легко терял терпение, если кто-нибудь говорил слишком много и пытался вовлечь его в какой-нибудь спор об эзотерике. Он напоминал им, что не берёт платы за вход [желающие могли пожертвовать деньги после встречи], и указывал на дверь». Если он замечал среди посетителей кого-то, кто постоянно приходил к нему в течение слишком долгого времени, он во всеуслышание обращался к нему и говорил, как вспоминает Матхур: «Неужели вам больше нечем заняться? Моё главное послание вам — что Бог повсюду, так что нельзя интересоваться только религией, не нужно медитацией прорываться к Богу». Другими словами, он говорил им: займитесь делом». Впрочем, Рамеш никогда не говорил таких слов Леонарду, с которым они также встречались отдельно и подружились. «С Леонардом он всегда был очень вежлив и мил».

Часа через два Рамеш смотрел на часы, и это означало, что время вопросов подошло к концу. Он покидал комнату, а вместо него приходила миссис Мэрти, чьим делом было петь бхаджаны, и под её руководством все пели традиционные индуистские песнопения. Людям раздавали бумажки с текстом на санскрите, написанным в двух вариантах: индийским алфавитом деванагари и латиницей. «Но Леонарду это было не нужно, — вспоминает Матхур. — Он знал все слова». После песнопений все выходили, а на столе у выхода лежали книги Рамеша и аудиозаписи каждого сатсанга, которые продавал муж миссис

Мэрти. Записи, сделанные на первых сатсангах Леонарда (когда он ещё задавал вопросы — позже он просто сидел, слушал и обдумывал услышанное), стали хорошо продаваться, когда стало известно о его визитах к Рамешу. Матхур замечал, что некоторые посетители больше хотели увидеть Леонарда, чем самого Рамеша. Никто не беспокоил его во время сатсанга, но потом, у стола мистера Мэрти или уже за дверью, люди подходили к нему поговорить.

«Он обычно бывал очень вежлив, — говорит Матхур. — Он говорил с ними. Иногда, если попадался интересный собеседник, он шёл с ним в чайную» — скромное заведение метрах в пятидесяти от дома Рамеша; Леонард в каждом городе находил и посещал такие кафешки. Все работники чайной узнавали его и улыбались, и они обменивались почтительным намасте. Для них он не был знаменитостью — он был западным человеком с короткими серебристыми волосами, дружелюбным человеком, который постоянно приходил к ним и всегда обращался к ним с уважением. «Он говорил мне, что его почти не узнавали на улице, и поэтому ему очень нравилось быть здесь». Леонард, как замечал Матхур, «сознательно избегал богатых и знаменитых людей Мумбаи». Люди, в том числе и сам Матхур, постоянно приглашали его куда-то, но он вежливо отказывался — «но однажды он рассказал мне, что был в гостях у таксиста в его нищем доме. Помню, я удивился тому, как он сближается с людьми, никогда не слыхавшими его песен. Возможно, больше всего времени проводили с ним уборщики в отеле «Кемпс» и работники чайной».

После чая, днём, Леонард всегда отправлялся плавать. В Мумбаи были бассейны YMCA, но все они были Леонарду неудобны, поэтому он стал членом «Брич-Кэнди», эксклюзивного частного клуба на берегу моря, на Уорден-роуд, в котором был спортивный бассейн, а также огромный бассейн под открытым небом в форме полуострова Индостан11521. Остаток дня Леонард обычно проводил у себя в номере, где медитировал, делал наброски, писал или читал книги, написанные или порекомендованные Рамешем. Матхур тоже предлагал Леонарду книги на духовные темы, но тот вежливо отказывался; он не хотел отвлекаться. Ранним вечером Леонард шёл в ресторан, где съедал вегетарианский ужин, затем возвращался к себе, зажигал благовония, включал диск с индийской музыкой, медитировал и снова читал. Он не интересовался достопримечательностями, но однажды сходил в синагогу Кенесет Элияху: в Мумбаи была небольшая еврейская община. Недалеко от синагоги был большой оживлённый музыкальный магазин «Rhythm House». Он спросил, есть ли у них записи Леонарда Коэна. Есть, ответили ему; он найдёт их в категории «easy listening”11531.