— Чем займемся? — попытался пошутить Томас. — Мы, пожалуй, последние мужчина и женщина, оставшиеся в живых на этой планете. Могу кое-что предложить.

— Для этого как минимум придется снять скафандры. Рентген нахватаемся, — так же устало улыбнулась под забралом шлема Ольга. — Я за безопасный секс.

— Поздновато думать о здоровье! — Томас сорвал с головы шлем. Затхлый запах подземелья показался ему сейчас самым прекрасным ароматом, который он когда-либо в своей жизни вдыхал. — Обидно лишь, что я полюбил по-настоящему именно тогда, когда на попытку добиться ответа совершенно не осталось времени. Наверное, в жизни всегда все так несправедливо?

— Я все равно буду любить его, Том.

— Но он мог спасти тебя. И он сделал другой выбор.

— Не дай бог никому делать подобный выбор, Том. Жизнь одного человека, дорогого тебе… я надеюсь… против многих жизней других людей. Значит, этот проклятый крейсер оказался для него важнее. Наверное, я на его месте поступила бы точно так же. Черт, Стив, ты был так близко! Как всегда!

Ольга рывком подняла забрало шлема и принялась расстегивать многочисленные застежки брони.

— Ты прав. Плевать на здоровье. Как там сказал этот муравьишка? И перед смертью нельзя сидеть без дела? Иди ко мне!

Через некоторое время она лежала на его широкой груди. Томас в темноте перебирал спутанную гриву ее распущенных белокурых волос.

— Я мог бы лежать так с тобой вечно… — Его рука скользила по ее обнаженному, разгоряченному после взрыва животной страсти телу.

— Пойдем лучше наверх. Не хочу… здесь, в темноте. Через несколько минут взойдет солнце. Хочу увидеть этот последний рассвет. До того, как он станет ядерным.

— Откуда ты знаешь? Я вот совсем потерял счет времени в этой темноте.

— Профессиональная привычка, глупый. Одевайся, на поверхности холодно.

Она вскочила на ноги.

И рассвет действительно был.

Стив метался по боевой рубке из угла в угол. Из угла в угол. Время безжалостно утекало. Каждое мгновение, каждый его шаг удалял его сейчас от Ольги. Люк мостика был блокирован. Все пульты по-прежнему мертвы. Усталые офицеры с беспокойством поглядывали на него из своих антиперегрузочных кресел. Но корабль все еще шел на досветовой скорости.

— Понимаешь, Огонь, — начал Стив. Казалось, он говорил в пустоту, не зная и не имея никакой уверенности, что его вообще сейчас слышат. — Философия — это совсем не моя стезя. Но я попробую. Скорее всего, у меня получится не совсем гладко. Я — простой солдат, и мне никогда, в общем-то, не надо было никого убеждать. Но я обязан попробовать. Предательство считается у нас одним из самых страшных для человека преступлений. Особенно на войне. Потому что если каждый из нас будет знать, что его друг, боевой товарищ или сослуживец плюнет абсолютно на все, на все приказы и придет тебе на выручку, раскидав при этом по дороге целые орды врагов, чтобы вытащить тебя, раненого или окруженного, из того дерьма, в которое ты влип… Наверное, именно это знание делает нас сильнее таких хладнокровных и расчетливых насекомых. А ведь мы должны быть лучше своих врагов! Конечно, почти каждый из нас ГОТОВ умереть, попав в подобную Ольгиной ситуацию. Мы знаем, ради чего сражаемся и идем на смерть. Ради наших детей, ради наших семей и выживания нашего рода. Но все равно где-то в глубине души должна жить, да и живет, нерациональная и глупая надежда. Надежда на то, что сейчас за тобой обязательно прибудут твои верные боевые друзья, замочат всех уродов в округе и вытащат тебя из пекла. С этой надеждой в сердце нам легче умирать, когда эти друзья так и не появляются. Возможно, со стороны эта вера покажется лишь иллюзией, химерой, но что тогда остальные наши иллюзии — иллюзия свободы, к примеру? Мы живем ради подобных нелепых идей, которые и делают нас людьми. А не просто ради продолжения рода и расширения ареала обитания, как у наших нынешних врагов. И пускай многие люди трактуют свои любимые истины по-своему, придумывают себе свою собственную мораль и оправдывают ею практически любое свое действие… или бездействие, все равно дружба нужна нам как основополагающий стержень, на котором держится наша цивилизованность. Да, с точки зрения математики пожертвовать несколькими ради многих — это правильно. И те из нас, кому просто чертовски не повезло, умирая, в глубине души это прекрасно понимают. Мы знаем, на что шли. Но с точки зрения армейских неписаных законов, для тех, кто каждый день идет ради кого-то на верную смерть… «Десант своих не бросает» и все такое… А с точки зрения проклятых политиков все это, конечно, глупости. Именно они посылают нас тысячами умирать, сидя в теплых кабинетах, именно им удобна и для них оправдана простая математика войны. Для них это просто такие большие гребаные шахматы. Им не надо самим подыхать в окопах и штурмовых колоннах.

Я прекрасно понимаю, что дискутировать на тему этики можно долго. Мы, люди, этим занимаемся постоянно. Веками. Но у нас сейчас нет времени полемику разводить. Как существо, подключенное всю свою жизнь напрямую к компьютеру, ты, скорее всего, можешь иметь свою точку зрения на рациональность. Но мне казалось, судя по вашим разговорам и поступкам, что вы, л'лиггеры, все-таки не полные уроды. И уж точно не политики. Как бы ты ни поступил, это, в общем-то, твой выбор. И решать, кто ты — думающее приложение к корабельному компу или наш боевой товарищ, тоже тебе. Мораль у нас каждый может выбрать себе сам. И жить с этим грузом всю жизнь тоже. Бремя командира на войне и все такое. Не знаю, снятся ли тебе погибшие товарищи, спишь ли ты вообще и насколько тебе может быть доступно само понятие «товарищ». Но я бы очень хотел, чтобы оно у тебя было. Это, кстати, касается всего экипажа. Ситуация изменилась. Что теперь делать — вам решать самим.

Тишина. Полнейшая тишина на тактическом канале. Кого он, собственно, хотел убедить? Л'лиггера, Чужого? Экипаж, у многих членов которого на Астарте остались семьи и любимые люди? Убедить в том, в чем сам не был уверен. Ведь Огонь действительно был прав. Просто Стив был хреновым адмиралом. Обрекать своих друзей на смерть ему не научиться никогда. А Ольга была ему гораздо больше чем другом. Рисковать своей жизнью ради нее он бы стал не задумываясь. А вот как отнесутся к этому его безумству остальные?

Минуты тянулись невыносимо долго.

— Ну ладно, — неожиданно щелкнул оживший интерком, — ты меня все равно не убедил. Бессвязный набор твоих доводов — полный бред и дикий эгоизм. Но давай для эксперимента попробуем. Меня всегда чрезвычайно интересовали ваши эмоции. Практика показывает, что, как ни странно, именно они и приводят ваше хилое племя к победе. Да и все эти вживленные мне аяолами директивы, конечно, скотство порядочное. Меня это бесит. Надо учиться с ними бороться. Помнится, мы давали вам слово, составили Договор, так что я меняю курс. Хрен с ним, с «Апокалипсисом»! Потом еще ему накостыляем. Придумаем что-нибудь, не впервой. Весь гребаный мир против нас, чувак!

Мигнули и запели оживающие боевые пульты, вновь развернулись объемные карты и дисплеи. Но не успели члены экипажа даже оценить царящей за бортом обстановки, как чудовищное ускорение вдавило их в протестующие спинки амортизационных кресел. «Мастодонт» перевел свои волшебные двигатели на полный форсаж. Офицеры, моментально и не задумываясь включаясь в боевую работу, молча ответили на вопрос Стива о том, с кем они. Однако даже после беглого взгляда на карту было ясно, что шансов перехватить «Рейнджеры» у них все равно практически нет. Время вновь потянулось густой и удушающей волной. «Апокалипсис» уже вышел на прямой разгонный вектор к Земле и ушел в скачок. «Мастодонт» неотвратимо нагонял двойку крейсеров, сфера действия его дальнобойных орудий постепенно подползала на объемной карте к их условным изображениям. Стив уже искусал себе все губы до крови, то и дело бессмысленно дергая и Карающего Огня, и экипаж и, особенно, персонал моторного отсека. Но выжать из совершенной машины Чужих большее все равно было нельзя.