Пиай и не думал о том, чтобы пожертвовать один из своих немногих золотых дебов. Он приобрел мешочек с лучшими благовониями, которые высыпал в тлеющие горшочки для жертвенного курения. Потом он медленно прошел вдоль стены, где Хнум был представлен в своих различных ипостасях. Здесь можно было видеть его в качестве стража источника Нила, бога-создателя, который на гончарном круге формирует людей, и в виде редкого создания с четырьмя головами, потому что в нем объединялись действенная сила солнца, воздуха, земли и подземного мира, боги которых Ра, Шу, Геб и Озирис были созданы им.

Усердный неофит объяснил Пиайю эти взаимосвязи, которые в Мемфисе вызвали бы только удивление, потому что там в качестве создателя всего сущего почитался Пта. Однако Пиай вспомнил слова старого жреца: «Все это лишь различные имена для многообразного божественного действа, и поэтому почитатели Пта правы так же, как почитатели Хнума или Атума-Ра».

Пиай подошел к капелле Сатис, которая исполняла здесь миссию Баст — богини любви, радости и плодородия. На стенах часовни она была изображена стройной женщиной с белым венцом Юга. Над ее головой возвышались очаровательные рога антилопы.

— Так как ты защищаешь влюбленных и благоволишь им, высокочтимая Сатис, взгляни на своего слугу Пиайя, сердце которого разрывается, потому что у него забрали возлюбленную. Устрой так, чтобы я снова мог ее увидеть, и я буду молиться тебе и приносить жертвы до тех пор, пока путь не приведет меня в Закатную страну.

Пиай купил белую козу и передал ее жрецам в качестве жертвы для очаровательной Сатис. Чудесным образом успокоившись и с надеждой в сердце Пиай сел в ладью, которая привезла его назад в Суенет.

С тех пор как принц Сети узнал, что Мерит беременна, он расхаживал по дворцовому кварталу подобно павлину. Рамзес велел построить супружеской паре собственный дом и назначил Сети командующим ширдану. Этот элитный отряд, состоявший из чужеземных наемников, уже имел нескольких командующих, но для большинства из них это был лишь почетный титул. Принц Сети с рвением принялся за дело. Каждые два дня он инспектировал отряд, принимал участие в военных упражнениях, постарался разузнать побольше о каждом воине. Теперь он очень сожалел о том, что не научился читать, и обращался со своим писцом с чувством зависти и уважения.

Сети любили подчиненные, потому что он не чурался делать вместе с ними сложные упражнения, и, когда его люди видели, что он почти всех их превосходит в стрельбе из лука, они одобрительно стучали в свои щиты. Здесь его понимали, здесь его уважали, и никто из наемников не смотрел на него косо, потому что он не умеет читать и писать. Военачальники, которые, собственно говоря, были скорее писцами, чем воинами, и показывались перед своими подчиненными три раза в год по праздникам, надушенные и накрашенные, в своих носилках, не пользовались у ширдану никаким авторитетом. Перед ними картинно склонялись и ухмылялись про себя. Сети же был среди ширдану в своей стихии. Про таких говорят, что они женаты на своем отряде.

Но от женщины, с которой его соединил Благой Бог, он не видел ни уважения, ни признания. Со дня их свадьбы Мерит даже не пускала его в свои покои. Сети мог радоваться уже тому, что она в официальных случаях с каменным лицом исполняла роль его супруги, но сверх этого ничего ждать не приходилось. Через Бикет она велела сообщить ему, что беременная женщина должна находиться вдали от своего супруга и что он может развлечься со своим гаремом.

В глубине сердца Сети был рад, что дочь Солнца его отвергла, хотя иногда его гордость возмущалась, что ему отказывают в правах супруга. Но к кому он должен был обратиться? К фараону? Нет! Своему высокочтимому отцу, сыну Солнца, Сети хотел демонстрировать лишь свои сильные стороны. Когда ребенок появится, тогда посмотрим.

Зато в своем гареме Сети выступал в качестве Могучего Быка и повелителя. Здесь он чувствовал себя желанным, и ему не надо было ни к кому приспосабливаться. Однако ему не удалось уничтожить воспоминание о свадебной ночи, когда он одно мгновение видел дочь Солнца обнаженной. Напрасно он пытался уговорить себя, что она такая же женщина, как и другие, что у нее грудь, бедра и живот, как у всех, и лоно ее открывается навстречу мужчине, как и у любой рабыни. Это были факты, потому что в конце концов Мерит зачала его ребенка, а значит, она из плоти, а не из золота, как другие боги. Однако он никогда не забывал, что она священный сосуд Амона-Ра, и что его семя освящается в ее лоне и преображается, и что это происходит совсем по-другому, чем в животе рабыни, который, как говорили воины между собой, выталкивает ребенка, когда приходит время.

Мери-Атум, рожденный раньше срока, страстно ожидаемый Нефертари сын, рос без осложнений, однако он был очень нежным ребенком, легко пугался, много кричал и очень редко улыбался. Нефертари чувствовала, что это абсолютно ее ребенок, что он ничего не унаследовал от силы и крепости своего отца. Когда Рамзес склонялся над колыбелькой своего сына, малыш кривил личико и начинал плакать. Как и старшего брата, наследного принца Енама, малыша невозможно было заставить улыбаться, в то время как он с бесстрашным любопытством рассматривал своими большими глазами подраставшего Мерире и веселую десятилетнюю Хенут. Только знакомые лица матери и няньки порождали в нем робкую радость, и иногда это удавалось Мерит, которая была уже на последних сроках беременности и часто посещала мать. Она радовалась предстоящему рождению своего ребенка, потому что он был частью Пиайя и никто не мог отнять его у нее. С тех пор как судьба любимого снова повернулась к хорошему, в Мерит воскресла надежда увидеть его в этом мире. Она приготовилась к долгому ожиданию. Ожиданию, но не бездеятельности. Письмо Пиайю было уже в пути, и когда-нибудь она получит ответ. Пока их тела разъединены, послания будут их узами. Только сейчас Мерит поняла, почему народ видит в умеющих писать высшие существа, волшебников, которые обладают искусством превращать речь людей в нечто вечное. Произнесенное слово бесследно исчезает, и, если нет свидетеля, никто не может доказать, что оно было произнесено. Написанное слово, напротив, длится во времени, является свидетельством на папирусе, дереве, камне или металле. И вот теперь папирус переносит ее слово к любимому, который получит его спустя много дней и сможет отправить ответ в дальнее путешествие на север. Теперь Мерит радовалась, что она еще живет, носит в себе его ребенка, и она твердо верила в то, что однажды снова увидит Пиайя. Итак, она вступила в борьбу, маленькая львица, одержимая гордостью, уверенностью и надеждой.

Изис-Неферт также была готова бороться. С момента возвращения из Фив она снова оказалась в тени другой, Великой Царской Супруги, и она знала теперь, что так и будет, если ей не удастся каким-либо образом выйти из этой тени. Пребывание в родном городе научило ее одному: с тех пор как Тотмес лишен власти, она не могла больше ожидать от клики Амона ничего, кроме благоволения. Благой Бог построил в Фивах для Амона столько, сколько не строил ни один фараон до него, и жрецы почитали царя и уважали его решение не переносить столицу в Фивы. Они придерживались никогда явно не высказываемого, но втайне широко распространенного тезиса, что в Фивах уже есть свой царь — Амон. Таким образом, Изис-Неферт утвердилась во мнении, что нельзя доверять никому, кроме себя самой, и на помощь Амона не стоит особенно полагаться. С тех пор как Енам был назначен наследником трона, а после него место могли занять Мерире и Мери-Атум, для ее сыновей едва ли существовала надежда. Рамозе задобрили высокими должностями. Он был военачальником, вторым жрецом храма Сета, главным казначеем царя и еще много кем. Хамвезе занял место умершего верховного жреца Пта, да и о четырнадцатилетнем Меренпте тоже, конечно, позаботятся. Однако Изис-Неферт этого казалось слишком мало. Теперь она снова была беременна, но, даже если она родит еще дюжину сыновей, до тех пор, пока будут живы Енам, Мерире и Мери-Атум, для ее отпрысков не существует ни малейшей надежды на престолонаследие, да и после возможной смерти по порядку идет эта пропитанная высокомерием шлюха Мерит со своим супругом. Из многих безымянных детей царя уже по меньшей мере десяток отправились в Закатную страну, но Енам и его братья были здоровы, как молодые быки, и тут ничего не поделаешь. Приходилось спокойно ждать и доверять Амону. Этим Изис-Неферт занималась и раньше, и смерть Амани она восприняла тогда, как явный знак царя богов. С этим было покончено, и вторая супруга приняла решение продвигаться со своими сыновьями вперед, но в полной тишине. Если для этого понадобились бы интриги, клевета, коварство, яд и кинжал, она, не задумываясь, применила бы эти средства, однако так, чтобы на нее не пало подозрение. Незамун тоже должен знать, на что решилась его госпожа. Толстый жрец-чтец и управитель двора второй царской супруги тем временем уже похоронил свои честолюбивые мечты. Он стал стар, и забота его была обращена на Вечное Жилище, которое он велел построить себе у Мемфиса и на которое уходил весь его доход. Случилось бы чудо, если бы он теперь достиг какого-либо высокого поста, а в чудеса старый жрец не верил и со всем смирился. Однако Изис-Неферт разбудила в нем новые надежды.