Рыцарь Сиург привстал, напряженно всматриваясь в лицо женщины, пытаясь поймать ее взгляд, прочитать в нем ответы на свои вопросы.

– Ты знала об этом?

– О чем?

Она продолжала сидеть, в окружающей их темноте искры от факела слетали, словно звезды с ночного неба.

– О человеке в плаще.

– Конечно. Я всегда знала о нем.

– Что ему нужно?

Прежде, чем вопрос был задан, молодой человек понял, что ответ ему известен. Он подумал еще немного.

– Почему эти люди, которых мы никогда не видели, хотели убить нас? Почему они согласились это сделать?

Женщина вздохнула.

– Что вообще происходит с людьми? Они мечутся в силках своих собственных заблуждений, как раненные звери. Такое впечатление, что они слепы и глухи.

– Древние знания исчезают, тонут во мраке предрассудков и невежества. Кто-то поставил ложные указательные знаки, и человечество послушно свернуло не в ту сторону…Связь с прошлым ослабела настолько, что ее почти не существует, она разорвана. Истинная природа вещей так и осталась неведома…

Рыцарь Святого Грааля вытер от крови клинок своего меча, и тот засиял в полутьме уходящего вдаль коридора, где тьма сгущалась, и где тонули последние звуки… Синий камень грозно сверкнул и погас, голубыми отсветами рассыпавшись во мраке.

– Бедняги, они не понимают, что нельзя стать свободным, находясь на какой-то одной стороне. Когда ты только на одной стороне, ты не свободен. Быть над ситуацией – вот что дает свободу!

– Тогда, благородный рыцарь, ты потеряешь возможность плыть по реке и чувствовать прохладу прозрачных струй, ловить блестящих рыбок и поджаривать их на углях, а потом наслаждаться их вкусом, терпко-сладким и душистым. Ты будешь только смотреть на вино жизни, тогда как пить его будут другие.

– И я никогда не смогу поцеловать тебя. Я не хотел бы такой свободы!

Он обнял Тиннию за плечи здоровой рукой, – вторая, раненая, свисала вдоль тела, и он едва мог пошевелить ею.

– Я знаю все о свободе и о том, как достигать ее. И я сознательно выбираю игру жизни, полную опасностей, риска, страсти, силы и любви. Я готов платить любую цену. Но я делаю это, зная, что я делаю. Я срываю белоснежный цветок с куста, полного ядовитых шипов, потому что хочу вдохнуть его аромат… Я ставлю на эту карту все, и никогда не окажусь в проигрыше. Пока начнет действовать яд, я успею насладиться нежностью лепестков и свежестью росы. Если цена будет слишком высока, что ж! – я все равно заплачу ее, сознавая, что завтра наступит новый рассвет, и расцветут новые цветы. И я опять буду доставать их между ядовитых шипов…

– Зачем?

Она подняла свои удлиненные глаза, в которых сквозило лукавство.

– Чтобы подарить тебе!

Пока Людмилочка с Владом решали, как устроить детей в загородном доме, сколько купить продуктов, какие взять вещи, – Тина начала просматривать бумаги, а Сиур звонить и наводить справки по интересующим его вопросам.

Все оказалось так, как он и думал: по поводу смерти вдовы никаких действий никто не предпринимал. Естественная смерть – наименее хлопотно для всех. В доме практически ничего не пропало, все ценные вещи на месте, родственники пока не объявились, возраст умершей и состояние ее здоровья позволяют согласиться, что смерть наступила от остановки сердца, вызванной давней болезнью.

Фотографию сбитого джипом мужчины Алеша обещал доставить завтра к утру, но Сиур почти не сомневался, что убитый – киллер, застреливший Сташкова. Который вовсе и не Сташков, как показалось Владу после разговора с тещей банковского клерка и, по совместительству, племянника убитого антиквара. Головоломка стала обрастать новыми деталями, одни из которых кое-что объясняли, другие еще больше запутывали все дело.

– Я уверена, что арбалет – это знак одному из нас. Может быть, мне. Альберт Михайлович неспроста отнес его в подвал и оставил там. Что-то он хотел этим сказать, указать на что-то. Мы, видимо, не понимаем. Ход мыслей не тот.

Тина осторожно разворачивала пожелтевшие истрепанные странички, просматривала, откладывала в сторону.

– Есть что-то интересное?

Сиур отложил телефон, и обдумывал ситуацию. Ничего ценного в голову не приходило.

– Да нет пока. Отрывки какого-то любительского спектакля, переписанные от руки. Наверное, ставили дома, для друзей. Раньше так проводили время. Что-то из античных сюжетов.

Сиур молча кивнул головой, продолжая размышлять. Странная смесь событий вызывала чувство смутного воспоминания – “уже было” – как будто бы из глубин неведомого тянулись неясные нити, переплетались, свивались и развивались, то уплотняясь, то истаивая, образовывая причудливо изменяющийся узор, краски которого, вспыхивая и потухая, завораживали и очаровывали – подобно колдовскому наваждению, от которого хочется и невозможно оторваться.

– Черт, у меня крыша едет!

– Что?

Тина не расслышала, она как раз развернула очередной “шедевр” эпистолярного жанра прошлого века. Судя по содержанию, писала гувернантка богатого дворянского дома своей подруге, – из подмосковного имения в Москву. Сообщала сплетни и пересуды, передавала слухи и делилась собственными проблемами. Обычная переписка, – к тому же, выцветшие от времени чернила весьма затрудняли чтение. Да и скучно.

Только привычка доводить порученное дело до конца заставила Тину развернуть последнее в перевязанной выцветшей розовой ленточкой пачке письмо и углубиться в его содержание.

“ Дорогая Марго,

Хотела уже не писать тебе, зная, что вы все с кузиной Полторацкой уезжаете в Баден на воды. Но произошедшие события столь необыкновенны, что я ушла после чая к себе в комнату и не смогла сомкнуть глаз. Ворочаясь с боку на бок без сна, почувствовала, что начинает разыгрываться моя обычная в таких случаях мигрень. Открыла окно в сад, но это не помогло.

Тогда я решила описать тебе все происходящее, облегчив тем самым воспаленный ум, переполненный впечатлениями последних дней. Вообрази, я сижу за своим полированным бюро, в открытое окно врывается свежесть и благоухание сада, которое перебивает резкий запах тополей, которыми хозяева – дурной вкус! – засадили аллею к пруду. Рядом со мною свеча и флакончик с нюхательной солью. Помнишь, мне его Софи Вадковская привезла из Ниццы?

Впрочем, не буду отвлекаться. Боже, как я скучаю по нашему одноэтажному особнячку с антресолью и колоннами на Малой Дмитровке, а более всего по весенним арбатским талым сумеркам, лиловым бульварам, и стуку копыт по мостовым. Ах, я опять ухожу мыслями в сторону!

Да, так вот, – несколько дней тому наша барышня Баскакова вела себя несносно. После полудня приехали гости: Кавелины, Левашевы со всем семейством, еще кое-кто – ты их, душа моя, не знаешь, и, конечно, Мишель. Потом еще явился старый князь Лопухин, забавный до невозможности. Он, знаешь ли, масон. Ужасно забавно! Привык там в ложах разыгрывать всякую чепуху… И вот, вообрази себе, принялся всех пугать эдакими причудами, что будто он чувствует присутствие духа зла. Это было решительно смешно.