Мишель уехал растерянный, ни с кем не попрощавшись. А барышня снова заперлась у себя в комнате, и не желала разговаривать даже с родителями – ни с барыней, ни с барином. Ночью у нее случился приступ лихорадки. Вызвали доктора, который определил нервную горячку, велел соблюдать покой, лежать в постели, и пить успокоительное. Старая барышнина нянюшка приготовила настой из трав, и сама поила свою “дорогую девочку”. На следующий день в ходе болезни наступил перелом, и барышня стала выздоравливать.

Однако, у меня есть предчувствие, что дело далеко не кончено, и что впереди еще много интересных событий. Я их все буду записывать в дневник, чтобы не забыть ничего и не перепутать. И когда вы с кузиной вернетесь из Европы, я вам напишу все подробности, как и что происходило.

На этом, пожалуй, буду заканчивать. Свеча догорает, и головная боль почти прошла. Надеюсь, это письмо вас застанет, и вы в Бадене будете разгадывать нашу подмосковную загадку.

Остаюсь любящая вас, Полина.”

Письмо в связке оказалось последним, и получили ли его означенные девицы до поездки на воды, не представлялось возможным узнать. Так же, как и то, чем закончились описанные события.

– Опять странный знак! Готов поклясться, он мне известен. Вернее, я его уже где-то видел раньше.

Сиур взял письмо и продолжал всматриваться в стремительно бегущие буквы с непривычно-витиеватыми украшениями. Ему хотелось прочитать между строк.

– Конечно, вы его видели, – на арбалете, и на Колеснице Осириса. Помните?

Тина горько жалела, что не забрала с чердака остальные бумаги. Где теперь узнать, кто адресат письма и кто отправитель? Как называлось имение? Впрочем, не так все безнадежно, – дворянские фамилии Баскаковых и Полторацких, не говоря уже об упоминаемом масоне, князе Лопухине, были известны. Они могли дать ниточку. Но где искать? Краеведческие музеи, архивы? История обещает быть долгой.

– Нет, гораздо раньше. – Сиур прервал ход ее невеселых мыслей.

– Что?

– Я видел этот знак – квадрат, круг, треугольник, – гораздо раньше.

Оба замолчали. На кухне засвистел чайник.

– Хотите кофе?

Сиур отправился на кухню, и скоро оттуда раздался восхитительный аромат поджаренных кофейных зерен.

– В этом запахе есть что-то восточное. Турецкое, персидское, – минареты, чадра, запутанные переходы гаремов, поразительно красивые всадники в чалмах, жаркий воздух, напоенный пряностями…

Тина стояла в дверном проеме и смотрела, как он включил кофемолку, достал миниатюрные кофейные чашки, печенье и коробку с конфетами. Бутылка коньяка уже стояла на столе.

Кофе пили на кухне. За окном стемнело, в открытую форточку врывался вечерний шум большого города. Скоро он утихнет. Здесь, на окраине, нет ночных ресторанов, клубов и казино; поток транспорта тоже скоро иссякнет, и наступит тишина, наполненная таинственными шорохами и стрекотом кузнечиков.

– Итак, что у нас есть? Пожалуй, мы можем подвести некоторые итоги. За последнее время ничего нового не произошло, значит, обстановка несколько стабилизировалась. Поэтому нам следует перевести дух и спокойно все обсудить. Вы позволите?

Он достал сигарету и закурил у открытой форточки. Сизый дым уютно свивался кольцами и выплывал в ночь…

– Вы думаете, у нас есть шанс?

– По крайней мере, мы постараемся привести все имеющиеся данные в некоторую систему, и на этой основе сделать какие-нибудь выводы. Они могут оказаться ошибочными, но что-то в них обязательно окажется истинным, или приближенным к истине. А это уже немало.

С чего все началось? Вы знакомитесь с Альбертом Михайловичем, он собирается вам что-то рассказать, но не успевает это сделать. Его убивают. В доме вашего знакомого есть странный подвал, в котором исчезают люди…

– Но…

– Да, я понимаю, что вы хотите сказать – насчет подвала это только предположения. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал… Это еще не факты. Но старик имеет ключи от подвала, которые ни к чему не подходят и ничего не открывают. Значит, есть дверь, которой мы не видели. Просто мы ее не нашли.

Влад и я обнаружили в стене подвала искусно и очень давно сделанный проход, замаскированный таким хиторумным и отнюдь не современным способом, что одно это наводит на определенные размышления.

– Каким способом? Вы ничего не объяснили!

– Мы не успели. Так вот – на стене выбито скользящими ударами изображение Глаза, подобное тому, что на Будде, или на амулете вдовы. Глаз Дракона, Глаз Гора… – назовите, как угодно, но что-то в этом есть. Намек, или подсказка. Или связь.

– Глаз Дракона – это, по легендам, вход в иные миры. А Глаз Гора – символ вечной жизни. “Никогда не отдавай свою Силу никому и ничему, даже смерти.” Отец много рассказывал мне о символах: они являются внешними для нас, но их предназначение – разбудить внутренние, врожденные знания. Они воздействуют на наши чувства, вызывая воспоминания…и помогая нам постигать непостижимое простыми восприятиями. Символ пробуждает интуитивное, невыразимое словами осознание… Это так сложно.

Тина вздохнула.

– Тем не менее, символ Глаза становится виден на стене подвала только тогда, когда свет падает под особым углом. Значит, он не для всех. Если нажать в определенном месте, срабатывает некое устройство, и открывается вход, который мы не смогли исследовать. Куда он ведет? Я думаю, просто наобум туда лезть не стоит. Лучше подстраховаться – чтобы был запас времени и хотя бы минимальное оборудование.

Московские подземелья таят много сюрпризов. Их строили еще со времен татарского нашествия. Но те были земляные и, скорее всего, уже обвалились от времени. Потом бояре изощрялись, особенно во время правления Иоанна Грозного…

– Странно, откуда вы все это знаете? – Тина удивлялась все больше и больше.

Сиур усмехнулся.

– Это в некотором роде моя профессия, – много знать о том, что другие не знают. Подземные коммуникации Москвы – это город под городом – древний, огромный, полный зловещих и запутанных тайн. Это точки пересечения интересов и скрытых намерений многих поколений, сословий, религиозных и политических течений, памятник подлости, алчности и невероятной жестокости рода человеческого. Но среди всего этого – блистают бриллианты чистейшей воды – любовь, преданность, память и нежность, забота, самоотверженность – чистые цветы, прорастающие сквозь любую грязь…

– О, вы прямо поэт московских подземелий!

– Есть немного. – Он засмеялся. – Так я продолжу, с вашего разрешения. С подвалом пока все. Остальное придется выяснять: теоретически – по картам и архивным материалам, и эмпирически, так сказать, – то есть ножками-ручками, глазками-ушками.

– Как это?

– Ну, как? Ходить, смотреть, слушать, трогать… Тоже весьма неплохой способ.