— Стас? Есть что-то, чего…

— Пятый нестабильный, — пробормотал мальчишка. — Очень нестабильный. Он как… вариативность, как случайность.

— Случайность? — переспросила. Стаса иногда непросто было понять. Непросто, но не значит, что невозможно.

— Судьба.

Мы снова свернули на какую-то тропинку, деревья немного поредели, слышался шум воды где-то слева, запахло сыростью. Руки снова покрылись мурашками, словно маленькие электрические разряды закололи затылок.

И еще один поворот, звук воды стал ближе. Мы шли к старым мосткам на другой стороне озера.

Тихо плескалась вода, продолжала пружинить под ногами земля, только уже сильнее, водная гладь отражала лучи солнца и рябила от легкого ветра, а в пяти метрах от меня, на тех самых старых, почерневших от времени и воды, полусгнивших мостках сидела она — неправильная душа.

Я зажала рот ладонями, чтобы сдержать то ли крик, то ли хрип, за спиной распахнулись крылья.

Она была ужасна. По-настоящему ужасна. Вызывала почти паническое желание развернуться и уйти, забыть о том, что я видела.

Стас правильно сказал: ее как будто не было, словно от тела отгрызли целые куски.

Она была как туман, и, если слегка повернуть голову, под лучами утреннего яркого солнца стала бы почти невидимой. Вот только туман багряным не бывает. Ржаво-багряным, как старые детские качели во дворе хрущевки.

Девушка просто сидела, повернув голову к воде.

Правая рука… ампутирована сантиметров на десять выше локтя, скорее просто оторвана, и кровь… кровь, которой уже нет, все равно продолжает течь. Неровной тонкой струйкой. Она видна в застывшем воздухе, но на землю не попадает, не пачкает, растворяется почти незаметно.

Левая нога сломана. Правая… правая будто тряпка, словно была в тисках. Раздроблена до колена.

Одежды на девушке практически нет. Только нижнее белье. Грязное, в крови, моче. На запястье след от веревки или наручников, на теле — раны. Везде. Глубокие дыры, кожа будто вдавлена внутрь вместе с мясом.

Девушка красная. Вся красная. И мерцает, словно в старом черно-белом фильме, барахлит, как допотопный транзисторный радиоприемник. Красный то насыщенный, то совсем бледный. Промежутки проявления и исчезновения неравные, нет закономерности.

Ее рот разрезан, скорее всего от уха до уха, волос на голове нет.

Я делаю несколько шагов ближе, подхожу, убирая крылья, и очередной крик стоит в горле, давит на губы изнутри, распирает. Но в итоге раздается только тихое шипение, свист, как последний выдох ракового больного в хосписе.

Вся спина… На спине нет кожи. Мышцы проступают из красных сгустков запекшейся крови. Правого глаза тоже нет. Там дыра такая же красная, и кровь тоже будто все еще течет. Струйка тянется вниз, к щеке, пересекает разрез, к подбородку и у шеи начинает бледнеть, совсем исчезает возле ключиц. Эти струйки крови пульсируют будто в такт биения живого сердца.

Но сердца нет, ничего нет, крови тоже не должно быть. Девушка мертва.

И воздух вокруг мертвой тоже словно пульсирует все тем же красным. Только на этот раз мерзким — серо-красным, как гнилое мясо. В нос из-за поднявшегося легкого ветерка ударил запах земляных червей, затхлости, пепла, оставляя металлический привкус на языке.

Я не хотела больше смотреть, на сегодня достаточного и этого. Отвернулась, схватила Стаса за руку и потащила назад к лесу.

Девушка меня не увидела, не заметила, а даже если бы и заметила…

— Я не могу привести ее в отель. Сначала уберу оттуда близнецов и теть Розу, — я прислонилась спиной к дереву, задрала голову вверх, глядя на синее-синее небо, ленивые сегодня облака, рассматривая пылинки, зависшие в воздухе. — Но и оставить ее здесь тоже не могу. Она хоть как-то пыталась с тобой контактировать? Что-то спросить? Хоть какой-то звук?

— Нет.

— Нарисовать?

— Нет. Девушка будто во сне. Я просто подумал, что лучше ее увести с дороги, и увел.

— И никакого сопротивления?

— Нет, — снова угрюмо покачал головой Стас, — ей все равно.

— Как ты ее увел, она же… — я бросила короткий взгляд на призрак, все еще сидящий на помосте.

— К этому тоже надо подготовиться, — пробормотал под нос парень. — Выглядит еще хуже, чем звучит, но она действительно ходит. И эта дрянь… эта кровь… моргает сильнее, она вся моргает сильнее. Мара, — позвал Стас, и мне пришлось посмотреть на него. — Разве призрак может страдать? Чувствовать физическую боль?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что мне кажется, ей все еще больно. Ей всегда больно.

— Нет, — покачала головой отрицательно. — Это просто память о боли, больше ничего.

— Ты уверена?

— Абсолютно…

…нет.

Но это «нет» так и не прозвучало. Стасу совсем не обязательно знать, что я все еще давлю в себе крики и дикий, почти животный ужас. Почти такой же, какой возник тогда, когда я видела развоплощение души.

— Хорошо. А момент смерти? Считаешь, его она помнит? Осознает?

— Это ты мне скажи. Ты же говорил, что она словно во сне.

— Я говорю «Эй», — Стас опустился на землю, согнул ноги, подтянув их к подбородку, — говорю громко, в самое ее ухо, и тогда она поворачивает голову. А так все время на воду смотрит. И не дышит.

Не дышит…

Призраки обычно дышат. Не потому, что им это необходимо, а потому, что это просто привычка. Рефлекс. Особенно ставшие призраками недавно. А эта смерть именно такой и была, совсем-совсем свежей. Не удивлюсь, если вчерашней. Но девушка не дышала…

— Куда ты отправишь близнецов? — спросил Стас.

Сначала в квартиру, если с ней, — кивок в сторону девушки, — после выдачи ключа не произойдет изменений, то в Зелик, в «Барселону». Устрою им внеплановый экскурс вместе с Китом. Теть Роза пока побудет дома.

— Дальше не получится?

— Нет, — отрицательно покачала головой. — В прошлый раз мы тормознули ровно на середине пути между Питером и Москвой. Зелик подойдет. Я бы оставила их в квартире, но Ирз приходил уже несколько раз. В отеле будет безопаснее.

Стас поднялся на ноги, повернулся ко мне.

— Когда ты вернешься?

— К вечеру, часам к восьми точно, — мне не нравилось бледное лицо парня и дрожащие губы. Но выхода нет.

— Не опаздывай, пожалуйста, — тихо проговорил он, разглядывая траву и ягоды черники у себя под ногами. — Не думаю, что продержусь с ней дольше.

— Обещаю, — я порывисто обняла Стаса и, развернувшись, быстро зашагала к «Калифорнии».

Красная. Она вся красная. И все еще течет.

Собирались долго. Даже, пожалуй, слишком: очередные суровые дядьки почти закончили ставить очередную суровую дверь. Мелкие все внимание уделили своим гаджетам, покидав в сумку лишь пару футболок, поэтому вещами более приземленными, такими как носки-трусы-зубные-щетки, заниматься пришлось мне и теть Розе. Кит, слава Богу, собрался сам.