В одну. В другую.

Все эти манипуляции я произвожу с одной целью: отложитьпринятие решения по поводу спичечной картонки с названием «Cannoe Rose». Ясразу ее узнала. Она ничем не отличается от той, которую показывал мне моймарокканский следователь: насыщенный красный цвет, тройки и семерки в номеретелефона. Теперь видны и другие подробности, пропущенные мной когда-то из-засильного волнения. А именно – изображение белой розы на обратной стороне. Розавыглядит сентиментально, чтобы не сказать – пошло. И я совсем не ожидалаувидеть ее здесь, в сумке Мерседес, в доме Мерседес. На картонке нет ни единойпометки, ни единой рукотворной цифры (а Мерседес любит такие штучки, я успелаэто заметить); нет ни единой даты, ни одна спичка не использована. И это при том,что Мерседес курит. Можно было бы предположить, что Мерседес коллекционируетспички из различных увеселительных заведений – наряду с мылом из гостиниц.Можно было – если бы плоских спичечных коробков набрался хотя бы десяток.

Но «Саппое Rose» – один.

Второй остался в Марокко и приобщен к делу как немойсвидетель преступления, которого я не совершала. Как он попал в моюсумку? – уж точно не так, как его брат попал в сумку Мерседес. Я не хочуоб этом думать.

Не моего ума это дело.

Спичечный коробок пребывает в ожидании – в какую из двухгорок с вещами отправиться. Одни я беру с собой, другие – оставляю здесь.

Хорошо, хорошо!

Я отрываю спичку от картонки Мерседес и прикуриваю сигаретуМерседес. До сих пор мне казалось, что мы курим совершенно одинаковые сигареты;сигареты одной марки – но сигарета из пачки Мерседес обладает гораздо болеемягким вкусом, она не дерет горло, напротив – нежно обволакивает его. Чувство,которое я испытываю, – о-о… м-м… splendide!.. Все дело в спичках, все делов сигаретах, все дело в Мерседес. Нет, нет, все дело во мне! – в страннойпсихологической зависимости от великой модницы, великой путешественницы,великой загадки.

Я бросаю спички в рюкзак, туда же отправляются сигареты,ручка «Монблан», ушные палочки, ключи от машины.

Духи «Llnterdit» (сбрызнутые ими запястья пахнут совершенноочаровательно, хотя и совсем не так, как подголовник кресла и темнота старогофорта).

Жевательная резинка. Кажется, все.

Все – из того, что я похитила у Мерседес, набор вещейдополняют мои собственные журнал и книга, вот теперь точно можно уходить.

Сайрус отирается у входных дверей, время от времениподпрыгивая и пытаясь ухватиться лапами за ручку. Мое появление вызывает у негоновый прилив энтузиазма, прыжки становятся все выше, прихожая оглашается утробным«ма-аа, ма-аа!». Если кому-нибудь придет в голову приникнуть ухом к двери спротивоположной стороны, он точно решит, что котов здесь едят заживо, без солии специй, не дожидаясь, пока дичь подрумянится в духовке.

– Прекрати орать! – строго говорю я Сайрусу. –Мы уже уходим.

Кот моментально замолкает и не противится, когда я беру егона руки. Мерседес (как я ее вижу) покидала квартиру налегке, никаких домашнихлюбимцев/питомцев, а только снайперская винтовка и оптический прицел к ней.

Оливки приходится оставить в квартире: беспокойный Сайрустребует слишком много внимания, а мне еще нужно докурить сигарету, не вынимаяее изо рта, управиться с ключом Ясина и закрыть дверь на оба замка. После тогокак дело сделано (щелк-щелк, щелк-щелк, щелк-щелк-щелк), я несколько секундраздумываю, как бы половчее вернуть Ширли кота. Скажу, что нашла его сидящим налестничной площадке между вторым и третьим этажом, – когда спускаласьвниз, не застав свою подругу дома. Да, это объяснение подходит как нельзялучше. Лишний раз спускаться и подниматься по заваленной мусором и нечистотамилестнице из-за кота – что может быть благороднее? Ширли должна по достоинствуоценить мою жертву. Даже если я больше не увижу ее (а я не увижу ее) – тонавсегда останусь для эксцентричной пьянчужки хорошим воспоминанием.Опровергающим ее тезис, что от людей следует ожидать только неприятностей.

Да. Я больше не намерена встречаться с Ширли. И не намеренавозвращаться в квартиру Мерседес. Во всяком случае, мне нужна будет оченьвеская причина, чтобы вернуться. Ради этой неясной, гипотетической причины иради того, чтобы обезопасить себя, когда она возникнет, я делаю следующее:наскоро разжевав резинку, доставшуюся мне по наследству от Мерседес, приклеиваюее к нижней части двери. Теперь, по куску жвачки, соединившему саму дверь идверной косяк, я буду знать – навещали ли квартиру в мое отсутствие.

Полностью удовлетворенная содеянным (сама Мерседес непридумала бы лучшего знака!), я заворачиваю за угол и направляюсь прямиком кквартире номер двадцать восемь. На этот раз дверь не распахивается сама, и мнеприходится жать на звонок довольно продолжительное время.

– …Сайрус! Мой мальчик!..

Ширли еще пьянее, чем была в тот момент, когда мырасстались, она едва держится на ногах, на темно-бордовом халате с драконамивидны свежие пятна, волосы всклокочены, макияж поплыл, это уже не пятидесятые –начало тридцатых, погруженных в Великую депрессию.

– Ты вернулся, Сайрус!.. Иди к мамочке!

Сайрус делает невообразимый кульбит и, безжалостно оцарапавмне кисть, оказывается в руках мамочки-Ширли.

– Какой ты стал худой! Ну ничего, мамочка тобойзаймется…

Эти слова вдохновляют Сайруса: замурлыкав, он взбираетсяШирли на плечо и основательно там устраивается, а в пальцах Ширли неожиданнопоявляется длинный мундштук с зажженной сигаретой. Ширли делает затяжку ивыпускает дым прямо мне в лицо.

Мундштук, сидящий на плече кот – мизансцена кажется мне доболи знакомой. Определенно я уже видела ее, и не однажды, вот только кот былрыжим, а не черным. И сама Ширли была брюнеткой с диадемой волосах и соголенными плечами. И выглядела много моложе и много трезвее – все остальноесходится.

– Вы нашли свою подругу? – вполне светскиинтересуется Ширли.

– Я нашла Сайруса.

– А подругу?

– Нет. Она в отъезде.

– А остальные?

Очевидно, Ширли имеет в виду парики, позволяющие Мерседесбыть единой в трех лицах, я не знаю, как ответить на этот вопрос.

– Остальные? Их тоже нет.

– Публичный дом закрылся, какая жалость! – Ширлиторжествует. Выпускает изо рта кольца правильной формы, одно восхитительнеедругого. – Теперь, надо полагать, съедет и их сутенер из квартирынапротив! И, возможно, кое-кто из арабов.

– Вы оптимистка, – осторожно замечаю я.

– Вы правы, не стоит расслабляться. Все перемены в этоммире только к худшему.

– Как у вас получаются такие чудесные кольца?

– Нравятся?

– Очень!