И теперь в Ти-Гуине она не желала думать, что случится дальше. Она жила от одного дня до другого, витала в облаках, беспричинно улыбалась. Она получила встревоженное письмо из Буффало, от мамы – та волновалась о ее здоровье и настроении после выкидыша, и Дейзи написала успокаивающий ответ. В конце письма Ольга сообщала разные буффальские новости: Дейв Рузрок умер в Палм-Бич; Маффи Диксон вышла замуж за Филипа Реншоу; жена сенатора Дьюара Роза написала бестселлер «За кулисами Белого дома» с фотографиями, сделанными Вуди. Месяц назад после прочтения всего этого Дейзи страшно потянуло бы домой, но сейчас ей было лишь интересно – и только.

Она только жалела о ребенке, которого потеряла. Боль прошла сразу же, кровотечение прекратилось через неделю, но ее мучило чувство потери. Она больше не плакала, но время от времени замирала, глядя в пустоту, думая, мальчик это был бы или девочка и как бы он выглядел, – а потом с ужасом понимала, что просидела без движения целый час.

Пришла весна, и она в непромокаемых сапогах и плаще стала прогуливаться по обдуваемому ветром склону горы. Иногда, когда она была уверена, что никто, кроме овец, ее не слышит, она изо всех сил кричала: «Я люблю его!»

Ее беспокоила его реакция на ее расспросы о его родителях. Может быть, ей вообще не стоило поднимать эту тему: его все это только расстроило. Но у нее было убедительное оправдание: раньше или позже правда могла выйти наружу, а такие вещи лучше узнавать от того, кто тебя любит. У нее сжималось сердце от его терзаний, и она любила его еще больше.

Потом он сказал ей, что договорился об отпуске. Он собирался поехать на южное побережье в курортный город Борнмут на ежегодную конференцию партии лейбористов, которая должна была состояться во вторые выходные мая, в день, когда в Британии праздновали Уитсан.

Он сказал, что его мама тоже собирается в Борнмут и у него будет возможность расспросить ее о своем происхождении; и Дейзи подумала, что он, похоже, и хочет, и боится этого.

Лоутер, конечно, отказался бы его отпустить, но Ллойд еще в марте, когда его направляли на этот курс, говорил об этом с полковником Эллис-Джонсом, и полковнику то ли сам Ллойд пришелся по душе, то ли он поддерживал партию, то ли и то и другое, но разрешение он дал, и Лоутер запретить поездку уже не мог. Но, конечно, если бы Германия вторглась на территорию Франции, никто никуда поехать не смог бы.

Дейзи почему-то испугала перспектива отъезда Ллойда из Эйбрауэна – если он не будет знать, что она его любит. Она сама не понимала почему, но чувствовала, что должна сказать ему до его отъезда.

Ллойд должен был уехать в среду и вернуться через шесть дней. По совпадению, Малыш сообщил, что приедет ее навестить в среду вечером. Дейзи была рада – хоть сама не могла объяснить почему, – что они не окажутся в Эйбрауэне одновременно.

Она решила сделать Ллойду признание во вторник, накануне его отъезда. Что она скажет на следующий день своему мужу – она понятия не имела.

Представляя себе объяснение с Ллойдом, она понимала, что он, конечно же, поцелует ее, а когда они начнут целоваться, то окажутся во власти чувств и будут заниматься любовью. И потом будут всю ночь держать друг друга в объятиях.

Когда она дошла в своих грезах до этого места, то осознала необходимость вести себя осмотрительно. Нельзя, чтобы кто-нибудь увидел, как Ллойд выходит утром из ее комнат, – ради них обоих. У Лоути уже появились подозрения, она видела это по его отношению к ней – и неодобрительное, и в то же время игривое, как если бы он считал, что она должна была влюбиться не в Ллойда, а в него.

Насколько лучше было бы, если бы они с Ллойдом смогли встретиться для этого судьбоносного объяснения где-нибудь еще. Она вспомнила не используемые сейчас спальни в западном крыле, и у нее перехватило дыхание. Он мог уйти на рассвете, и если кто-нибудь его и увидит, то не будет знать, что он был с ней. Она могла появиться позднее, полностью одетой, и сделать вид, что ищет какой-нибудь потерянный предмет из семейных ценностей – картину, например. На самом деле, подумала она, размышляя над ложью, которую она при необходимости расскажет, можно взять что-нибудь из подвала и заранее отнести в комнату, приготовиться использовать в качестве конкретного свидетельства ее истории.

Во вторник в девять часов, когда все студенты были в классах, она поднялась на верхний этаж с набором одеколона. Она уже чувствовала себя преступницей. Ковер убрали, и ее шаги отчетливо звучали по доскам пола, словно возвещая о приближении падшей женщины. К счастью, в спальнях никого не было.

Она подошла к Жасминовой комнате, она вроде помнила, что в ней хранили постельное белье. В коридоре никого не было, и она шагнула внутрь. И быстро закрыла за собой дверь. Она тяжело дышала. «Я же еще ничего не сделала», – сказала она себе.

Она помнила правильно. По всей комнате, в стопках возле стен, оклеенных обоями с изображением цветов жасмина, лежали аккуратные стопки простыней, одеял и подушек, обернутые покрывалами из грубой хлопчатобумажной ткани и перевязанные шнурком, как огромные посылки.

Воздух в комнате был затхлый, и она открыла окно. В комнате все еще стояла прежняя мебель: кровать, гардероб, комод, письменный стол и овальный туалетный столик с трюмо. Она поставила набор одеколона на туалетный столик, а потом постелила постель, взяв простыни из стопки сложенного белья. Простыни показались ей холодными на ощупь.

«Вот теперь я кое-что сделала, – подумала она. – Я постелила постель для себя и своего любовника».

Она взглянула на белые подушки и розовые одеяла, обшитые по краям атласом, и представила себя с Ллойдом – сжимающих друг друга в объятиях, целующихся с безумным отчаянием. Эта мысль взволновала ее чуть ли не до обморока.

Снаружи она услышала шаги, кто-то с громким стуком шел по доскам, как раньше она. Кто бы это мог быть? Может быть, Моррисон, старый слуга, шел осмотреть протекающую трубу или треснувшую раму? Она ждала, с бьющимся от чувства вины сердцем, а шаги сначала приблизились, потом удалились.

Страх успокоил ее волнение и пригасил жар, который она чувствовала в груди. Она еще раз обвела взглядом место действия и вышла.

В коридоре никого не было.

Она пошла по коридору, ее туфли также сообщали о ее движении, но теперь вид у нее был абсолютно невинный, говорила себе она. Она может ходить куда ей вздумается; у нее больше прав здесь находиться, чем у кого бы то ни было; она здесь – дома; ее муж – наследник всего этого.

Муж, которого она так вдумчиво планировала предать.

Она знала, что должна быть парализована чувством вины, но на самом деле она хотела сделать это, она была во власти желания.

Теперь надо было известить Ллойда. Прошлым вечером он пришел к ней как обычно; но тогда она не могла назначить ему эту встречу, ведь он бы ждал от нее объяснений, и тогда – она понимала – она бы ему все рассказала, легла с ним в постель и испортила бы весь этот план. Поэтому ей придется очень коротко сказать ему сегодня.