– Говорят, на индийского йога, когда он в состоянии «пустоты», ни одна муха не сядет, – сказала Пиневская, и в её голосе прозвучала завистливая тоска по недосягаемому совершенству. – Те ещё киллеры из нас с вами, ребята.

– Я, – похвастался Осаф Александрович, – по этой технике в метро без жетончика проходил. Дважды. Вот.

– А ты, Сашенька? – поинтересовалась Пинов-ская. – Ты ведь у нас самый продвинутый? Все посмотрели на Лоскуткова.

– Ну… – Командир группы захвата сощурил сапфировые глаза. – Если пару пластических операций… – Подумал и добавил: – А вот Катька, между прочим, точно смогла бы. Она меньшовскую охрану на спор однажды прошла. До директорского кабинета, и это при том, что они её ждали. Только сам Андреич и перехватил в последний момент…

Взгляд Плещеева сделался пристальным. Лоскутков это заметил и ровным голосом предупредил:

– Если с Кочетовым вдруг что, ты её, Серёга, учти, на вакансию через мой труп…

– Да иди-ка ты!.. – возмутился Плещеев. Прикидываться «тучкой» он действительно не умел.

Марина Викторовна резко, по-учительски стукнула карандашиком по столу:

– Вернёмся, господа, к нашим баранам. Я так понимаю, Сергей Петрович, вопрос о нашем немедленном разгоне начальством больше не ставится?

Плещеев почесал за ухом:

– Так куда, если у самих… Если сами… Слово «Скунс» они не произносили по принципиальным мотивам. Хотя оно, безусловно, витало.

– Едем дальше! – Осаф Александрович конфисковал у Пиновской её традиционные семечки и принялся выкладывать из них замысловатую геометрическую фигуру. – Наш общий друг входит вместе с Галактионовым внутрь, путешествует, всё так же не вызывая никаких подозрений, на нужный этаж… Чтобы спустя очень малое время войти в ту же комнату и…

Всё эгидовское руководство, естественно, в Большом доме бывало, причём не единожды. Маленький читальный зал, куда важному посетителю приносили архивные Документы, находился на самом верху, под утыканной антеннами крышей. Окна зальчика (из которых никогда и ни при каких обстоятельствах не сквозило) были обращены на запад, в сторону, противоположную Сибири, но вид из них открывался тоже неслабый. Летний сад, Васильевский, Петроградская сторона – и так далее вплоть до Старой и Новой Деревни с их белыми «кораблями» на отлогих возвышенностях у горизонта. Внутреннее же убранство читальни практически не менялось с годами, производя впечатление уютного вневременного ретро. Тёмные створчатые шкафы по стенам. Два могучих письменных стола со столешницами, затянутыми по центру зелёным сукном. Древние, уже не используемые канцелярские мелочи: малахитовый чернильный прибор и такое же пресс-папье, помнившее ещё, наверное, Берию… Убийца не снизошёл до того, чтобы оставить на исторических редкостях свои отпечатки. Он вообще ничего не касался. Он тихо вошёл, принятый охраной у двери за очередного чиновника-порученца с архивной папкой под мышкой. Валерьян Ильич даже голову не повернул, чтобы на него посмотреть. И умер от удара железным пальцем в висок, не успев ни удивиться, ни понять, что произошло.

Убивец же преспокойно спустился обратно на первый этаж и вышел наружу, как бы посланный Галактионовым к оставшемуся в машине шофёру – то ли принести что-то из автомобиля, то ли передать словесное поручение… Бесстрастные камеры зафиксировали, как он скрылся за лимузином. И всё. Дальше – привет.

– Знает расположение помещений. Неплохо причём, – уверенно заявила Пиновская.

– Сам бывший гэбист, – предположил Плещеев. – Техника, опять же…

– Ну, давай составлять список бывших гэбистов, обиженных на родную контору, – ядовито предложила Марина Викторовна. – Рулончик обоев потолще в принтер заправь – и полный вперёд. Отсюда и до обеда…

– Не совсем так, Мариночка, – тактично поправил Дубинин. – Правильнее говорить – «от меня и до следующего столба»…

– Формалист! – Пиновская энергично сгребла семечки в кучку, разрушив, к ужасу Дубинина, почти законченную фигуру, и принялась их лущить. – Осталось уточнить самую малость: служил он здесь, в Питере, или просто бывал…

– Фига в кармане, – подал голос Саша. Пиновская зорко оглянулась на него, оставила семечки и щёлкнула мышью. На экране возник листик бумаги, обнаруженный в кармане галактионовского пиджака и предположительно возникший там непосредственно после убийства. Он был маленький, всего-то с ладошку. А на нём, сотворённая одним росчерком великолепно рисующего человека, красовалась нахальная фига.

– Кому? – задумчиво поинтересовалась Пиновская. – Им? Или нам?..

После операции врачи объяснили Вере, что затемнение в лёгком оказалось нестрашным и теперь всё непременно наладится.

Собственный транспорт больница предоставить не могла, и Саша Лоскутков мобилизовал разъездные эгидовские «Жигули». Надежда Борисовна осторожно, под руку, свела дочь с крыльца.

Вера двигалась медленно, сутулилась, лицо её было бледным до восковой желтизны, а зимнее пальто с меховым воротником стало неожиданно мешковатым. Саше показалось, что за две недели в больнице Вера постарела лет на тридцать. Она застенчиво улыбалась, но было видно, что улыбка эта даётся ей через силу.

– Вот мы и получили Верочку нашу, – приговаривала Надежда Борисовна. – В палате, там душно, а дома – откроем дверь на балкон, свежий воздух пустим, ты и поправляться начнёшь…

«Здравствуйте, Аналитик. Вызывали меня?»

«Дорогой друг…»

«А ещё говорите, чтобы я вас с плохими новостями не ассоциировал. Что опять стряслось?»

«Я, наверное, виноват, дорогой друг. Похоже, я сделал ошибку…»

«Сколько раз ошибается сапёр, Аналитик?»

«Однажды, дорогой друг. Однажды».

«Ответ неправильный. Два раза, и первый – когда становится сапёром. Так что там у вас? ОМОН двери ломает?..»

«Нет, слава Богу, пока ещё нет. Просто на ваше имя поступил некий заказ… Который, как я полагаю, вас вряд ли заинтересует…»

«Это я решу сам, Аналитик. Проблема-то в чём?»

«Речь идёт об одном коммерсанте родом из Сирии, который плохо адаптировался к нашим условиям. Бедняга решил, что, если его перестала устраивать „крыша“, он может самовольно её поменять…».

«Действительно бедняга. И действительно неинтересно».

«Увы, заказчик имеет в виду не сирийца, а его нынешнего „опекуна“… Что вы скажете о небезызвестном Журбе? Андрее Аркадьевиче?»

«Упырёк, конечно. Но в целом не из худших».

«Значит, дорогой друг, я был прав, полагая, что данная персона в сферу вашего внимания ещё не вошла…»

«Не вошла. Так какую ошибку вы совершили? Гарантировали, что я ему голову отверну?»

«Почти. Видите ли… Я был вынужден дать обещание, что по крайней мере попробую вас уговорить…».