и она знала, что, если пустится в пляс, все они присоединятся к ней. Они будут танцевать и танцевать без конца – потому что им незачем останавливаться, раз они все живы, все вместе и все здесь.

– Если хочешь танцевать – танцуй. – Тунде положил руки ей на талию и прижал к себе. – А не хочешь – не танцуй. Здесь найдется время для всего, чего ты не могла сделать раньше.

Прикосновение его рук действовало на Карину как целительное снадобье – такое знакомое, такое ласковое.

– Ты можешь остаться, – прошептал он, пощекотав ей ухо теплым дыханием. Сколько ночей они провели вместе, пока она все не разрушила – ведь она мастерица создавать проблемы. Но сейчас все может быть по-другому. Она просто прижмется к нему так же, как в ту последнюю ночь, когда он был жив, и забудет обо всем на свете, растворившись в его прикосновениях.

В их распоряжении все время мира, ведь здесь нет ничего, кроме времени – чудесного, восхитительного, бесконечного времени. Она пробудет с Тунде столько, сколько захочет, а если он ее утомит, будет сплетничать с Аминатой, обсуждать нюансы магии с Афуой, примирится с Деделе.

Но…

Здесь не хватало кого-то еще. Помимо юноши, которого она не могла вспомнить.

Со всей возможной нежностью Карина отстранилась от Тунде.

– Мне надо найти мать.

Он улыбнулся ей грустной улыбкой.

– Даже после смерти я не могу заслужить твоего безраздельного внимания, – сказал он, поцеловав ее в лоб.

– Ты заслуживал того, кто любил бы тебя такой же глубокой и искренней любовью, какую дарил ты. Мне жаль, я не была этим человеком.

Карина отвернулась и пошла прочь, не желая видеть, как снова разбивается его сердце.

Празднование было в самом разгаре, но Пустельги нигде не было видно. Подчиняясь инстинкту, Карина направилась не в Мраморный зал и не в материнский сад, но в небольшое жилое крыло с балконом, выходящим на небольшой, закрытый от посторонних взглядов зеленый дворик. Ее мать стояла там, опершись на балюстраду, и наблюдала за играющими внизу маленькой Кариной, Ханане и Фаридом. Стены здесь были построены так, что она могла обозревать дворик, но саму ее никто не видел. Карине было интересно, что случилось с ее матерью, что она не могла себе позволить следить за игрой собственных детей открыто.

– Карина, тебе не следует здесь находиться, – сказала Пустельга, и, как обычно, ни голос, ни лицо не выдавали ее чувств. Карина смутно понимала, что все происходящее – плод ее воображения; как грустно, что даже в мире грез она не способна представить себе мать теплой и эмоционально открытой.

Маленькая Карина внизу пищала от восторга – Фарид и Ханане немилосердно ее щекотали. Она помнила этот день. Через несколько минут Ханане наскучит эта игра, Фарид испугается ее испортившегося настроения, а Карина обидится на них обоих. В этот день ее сила проявилась в первый раз.

– Ты наблюдала за нами, – сказала она, и Пустельга ничего не ответила. В то время Карина была маленькой и не замечала искр будущей одержимости Фарида, но сейчас она ясно различала их в его поведении во время невинной детской игры. Уже тогда он смотрел на Ханане с плотоядным блеском в глазах: царь обозревает свои владения и находит их достойными его величия.

Пустельга покинула балкон, и Карина направилась следом за ней. Они прошли зал, где пороли принца Хакима за мнимое отравление Фарида. Прошли мимо более взрослого Фарида, склонившегося над древним фолиантом, наполнявшего свое сердце ядовитыми древними идеями. Тревожные знаки можно было распознать уже тогда, но никто не вмешался и не остановил его.

– Почему ты ничего не сделала? – с горечью воскликнула Карина. Вместо ответа Пустельга повела ее за собой, через несколько дверей. Перед ними предстала фреска с изображением истории их семьи. Но теперь она не ограничивалась жизнеописанием Баии, а продолжалась рассказом о тысячелетнем царствовании Алахари и заканчивалась восшествием Пустельги на трон и ее безвременной гибелью. Дальше тянулась лишь голая стена.

На которой когда-нибудь будет представлена история жизни Карины.

Ее мать приложила ладонь к части фрески, посвященной рождению Ханане.

– Когда дело касалось семьи, я видела только то, что хотела видеть, – сказала царица, и Карина впервые в жизни услышала, как дрогнул ее голос. – Я так хотела, чтобы с вами тремя ничего не случилось, что убедила себя, что никакая беда попросту невозможна. Я не могла даже представить, что кто-то из вас может причинить остальным вред.

Мать повернулась к ней.

– Мои дни в этом мире окончены. Пришло время новой царице принять от меня ношу, которая была передана мне предками.

– Что это за ноша? – с вызовом спросила Карина. – Победить в войне, которая началась, когда нас еще на свете не было? А как насчет столетий насилия по отношению к народу Малика – эту ношу тоже нести? Разве можно гордиться победами предков и не стыдиться их злодеяний?

Карина сделала шаг вперед. Она говорила о том, что давно зрело в ней.

– Всю жизнь меня учили, что, в отличие от любой другой державы в Сонанде, Зиран стоит на справедливости. Но здание, выстроенное на этом крепком фундаменте, прогнило. Нынешний Зиран – насмешка над нашими же идеалами.

Карина ждала наказания – никогда еще она не говорила с матерью таким тоном. Но царица лишь улыбнулась.

– И что ты собираешься с этом сделать?

– Что?

– Я спросила, что ты собираешься с этим сделать?

Пустельга обвела жестом развернувшуюся перед ними картину тысячелетней истории. В ней были годы войн, страданий, насилия – да. Но также и революции во имя справедливости, и надежды. В ней были годы, когда человек осознавал, что мир можно сделать лучше, и посвящал всю свою жизнь достижению этой высокой цели.

– Неужели ты позабыла, кто ты? Из какой ты семьи? Предки – наши корни, они связывают нас с землей. Я – ствол дерева, поддерживая связь. А ты, моя девочка, ты – ветви, ты – листья, ты – все, что зеленеет и плодоносит. Ты можешь цвести и цвести. Дай себе такой шанс.

Фреска ожила. Изображенные на ней деревья пустили почки, а затем зацвели. Жизнь возродилась на руинах боли и смерти.

Пустельга наклонилась и прижалась губами ко лбу Карины. Цветы зацвели в легких принцессы, в ее крови. Внутри нее приживалось семя ее рода.

– Я приветствую новую царицу.

Мать отступила на шаг. Теперь Карина стояла на тропе, которая тянулась и вперед, и назад. Оба конца тропы терялись во мраке.

– Ты можешь пойти вперед или вернуться, – сказала