– Что это за царица, которая строит планы против собственного войска? – послышался еще один голос.

В толпе послышались одобрительные выкрики. Малик повернулся к эшранцам, готовый выступить в защиту Карины, но она удержала его за рукав и покачала головой.

– Не надо, – сказала она так тихо, что ее услышал только Малик. – Тебе не придется выбирать между своим народом и мной.

Если бы предки Карины ее сейчас видели, они посоветовали бы ей продемонстрировать свое превосходство. Она царица. В ее власти заставить этих людей делать то, что она говорит, согласны они с ней или нет.

Но среди ее праотцов были не только завоеватели и цари, но и те, кто жил еще до восстания Баии и был угнетаем, подобно эшранцам. Именно знание об этих ее предках и подсказало Карине, что она должна сделать.

«Я приветствую новую царицу», – сказала ей мать, и Карина встала на колени и прижалась лбом к каменистому полу пещеры.

– Я понимаю, что вы не можете до конца верить моим словам, ведь мой народ причинил вам много зла. Но я от всего сердца сожалею обо всех совершенных нами несправедливостях, – обратилась она к собравшейся толпе. – Я заслуживаю ваших сомнений и вашего презрения. Мне никогда до конца не искупить вины за те страдания, что выпали на вашу долю из-за моей семьи. Я знаю, что мое раскаяние не вернет вам ничего из того, что вы потеряли, но, тем не менее, прошу принять его.

В ладони Карины впились острые камешки, но она не подняла головы.

– И я осмеливаюсь просить у вас – хоть я и не заслуживаю того, чтобы вы прислушались к моей просьбе, – не прощения, не уважения, но доверия. Доверия в том, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашему народу пережить нависшую над ним опасность. Я клянусь в этом не только моей собственной могилой, но и могилами отца и матери. Позвольте мне начать исправлять неправедное.

Алахари ни перед кем не склоняли головы. Это был один из уроков, который Карина запомнила накрепко. Именно благодаря этой своей особенности бабушка Баия и основала Зиран. Но между тем, чтобы склонить голову, потому что тебя заставили это сделать, и тем, чтобы склонить ее из уважения, – большая разница. Сейчас Карина могла лишь молиться о том, чтобы эшранцы услышали в ее словах искренность и помогли ей в этом безумном последнем противостоянии.

Прошла минута – одновременно и чересчур долгая и слишком короткая. Один из старейшин наконец сказал:

– Встань, Карина Алахари.

Карина повиновалась. Эшранцы смотрели на нее если не с теплом, то со скупым уважением. Принцессу жег взгляд Малика, но она не посмотрела на него – из страха, что его народ решит, что ее покаянное обращение было продиктовано ее чувствами к нему.

– Принцесса, расскажи нам о своем плане, – сказала Фатима.

Карина обвела глазами обширную пещеру и испуганных людей. Она набрала в горсть самоцветов и стала раскладывать их на земле. Постепенно перед ней появилась схема их убежища и ведущей к нему горной тропы.

– Вот что нам следует сделать.

41. Малик

Ничего более дикого, устрашающего и безрассудного, чем план Карины, Малик в жизни не слышал.

Но в то же время он казался их единственным шансом остаться в живых.

Следующие несколько часов они разбирали план с обурцами, добиваясь того, чтобы каждый из них точно знал, где он должен находиться и что делать в каждый конкретный момент. Малик не отходил от Карины ни на шаг, переводя ее быструю речь, рассказывая ей об особенностях местности, о том, что умеют горожане и какое оружие имеется в их распоряжении. Они вместе написали простое письмо Фариду, в котором сообщалось, где он должен встретиться с ней на рассвете. Малик притворился, что не заметил, как у нее дрожали руки, когда она передавала письмо гонцу.

Вскоре приготовления были закончены, и лагерь погрузился в напряженную тишину. Каждый пытался хоть немного отдохнуть перед завтрашним противостоянием. Карина, по настоянию своего друга-завенджи, возвратилась в палатку целительниц, а Малик присоединился к маме и нане – у них было спальное место в дальнем углу пещеры. Они накормили его и рассказали, что происходило с ними с тех пор, как они расстались. В ответ он поделился своей историей.

Он рассказал им все. Хотя голос его дрожал, он поведал им о том, как не смог помешать Идиру взять Надю в заложники; как научился пользоваться магией; как убил Дрисса и пытал Деделе; как чуть не наложил на себя руки в Талафри, когда Лейла и Надя ушли от него, и как обещал себе, что больше такого не повторится. Малик открыл свою душу перед той семьей, которая у него осталась.

Когда он договорил и поднял голову, то готов был выслушать заслуженные укоры – ведь он превратился в чудовище похуже даже своего отца.

Но произошло то, к чему он не был готов, – обливаясь слезами, мать обняла его голову и, всхлипывая, лишь стала повторять:

– Мальчик мой, мальчик мой.

Так продолжалось долго. Малик глотал горькие слезы. Как она может простить его, как она может любить его после всего зла, что он натворил?

Наверное, он произнес это, потому что мама взяла его лицо в ладони и сказала:

– Потому что ты живой. А если ты живой, то можешь все исправить.

Мысленным взором он увидел презрительно скривившего пасть Идира.

Старейшин ты готов был на куски разорвать, но одно доброе слово от матери – и вот ты уже раскис.

Малик не стал отвечать. Он затих в руках матери – это могло быть их последнее объятие.

– Твой отец однажды сказал мне, что его дед говорил, будто видит призраков, – сказала мама, когда его слезы наконец высохли. – Он боялся их и вымещал свой страх на своих детях, а они – на своих. Любой намек на что-либо сверхъестественное вызывал у твоего отца приступ ярости.

Мать Малика впервые заговорила о его отце с тех пор, как он от них ушел, и Малик видел, что слова даются ей с трудом. Он никогда не простит отца за то, как он с ними обращался, но все же жаль, что мужчины в этом мире не могут найти другого противоядия собственному страху, кроме гнева и насилия. Он поклялся перед собой, что, если у него когда-нибудь появится семья, он никогда не обидит своего ребенка. Этот цикл насилия должен завершиться на нем.

Малик бросил взгляд