– Я завязываю, – объявил Владимир.

– Что?

– Шампанское, свечи, сегодняшний ужин – это не только чтобы отметить твое возвращение. Хочу объявить заодно, что оставляю дело. Сегодня собрал своих компаньонов, чтобы выбрать преемника. Ухожу в отставку.

– Чем займешься?

– Тобой. Тебе самой решать, где, когда и как.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы мной занимались. Я не калека.

– Ты калека в любви. Не умеешь любить.

– Этому не научишься. Это как вера.

Верой она была окружена с самого рождения. Выросла в доме, где в семейной столовой царило фото Папы, а на стенах ее комнаты были развешаны фотографии Клаудии Кардинале, Софи Лорен и Джины Лоллобриджиды с обложек киножурналов. Католичество и женственность были у нее в крови. Взрывная смесь.

Владимир коснулся ее левой груди.

– У тебя большое сердце. Там хватит места и для Бога, и для мужчины.

– И для Леа.

– Да, конечно.

– Мне надоел этот разговор. Пойду спать.

– Расслабься.

Он опять налил ей шампанского и попытался продолжить:

– Могу я задать тебе вопрос?

– Мой ответ – нет.

– Ты даже не знаешь, о чем я хочу спросить.

– Я же сказала: не хочу об этом знать.

Долгое молчание свидетельствовало, что Владимиру, натолкнувшемуся на безразличие Карлы, не по себе. Он не привык к тому, чтобы ему сопротивлялись с таким упорством. Она прыснула, выпила залпом и снова протянула бокал, сказав примирительно:

– Шучу.

Русский прочистил горло.

– Ведь этот американец, агент ФБР, сегодня приходил за тобой, верно?

– И что?

– Почему ты меня не предупредила, что он тебя ищет?

– Потому что для меня самой это было неожиданностью.

– Его приняли как надо. Этот тип сует нос повсюду, и тебе надо было твердо сказать, что ему тут нечего делать.

– Я ведь так и сказала.

– Все-таки пришлось сперва на тебя надавить.

– Взяв мою дочь в заложницы.

– Ну вот, опять! Никогда бы я не осмелился поднять руку на Леа. Но если не веришь, то почему же ты все еще здесь?

– Я убеждена, что ты не способен причинить ей зло. Но при этом думаю, что ты на все готов, лишь бы меня удержать, а из-за ревности теряешь голову. Когда Лав явился сюда, ты ведь мог приказать, чтобы его убили. Но предпочел, чтобы я сама его спровадила, и взял в заложницы мою дочь. Это все же лучше, чем кровавая баня. Так что Натан Лав сходит со сцены.

– Злишься, что я надавил на тебя?

– Ты меня любишь до потери рассудка. С этим не шутят.

– А он тебя любит?

– Думаю, что да.

– А ты его?

– Разве я не выбрала между ним и тобой? Слушай, давай сменим тему, а? Расскажи лучше что-нибудь забавное. Хочу посмеяться. Так рассмеши же меня, черт подери!

Она расхохоталась, видя недоумение на его лице. Он отпил глоток «Дом Периньона», чтобы придать себе вдохновения.

– Угадай, что такое: пятьдесят метров длиной и не ест свинину?

– Умираю от желания узнать.

– Очередь моджахедов за списанными русскими ядерными ракетами.

Она захохотала как безумная. Никогда не слышала ничего мрачнее. Усилия Владимира развеселить ее были столь же нелепы, как Папа Римский, пляшущий хип-хоп. Смешон был не анекдот, а сам рассказчик.

– Хватит, Карла!

Она бросила свой бокал за спину, по-русски, развернулась на сто восемьдесят градусов и выдохнула прямо ему в лицо пьяную речь:

– У меня всегда была склонность к людям, которые борются против своей природы, пытаются изменить себя, улучшить. Однажды Лав мне объяснил, что мы все играем какие-то роли. Чтобы мне понравиться, ты пытаешься напялить на себя другую роль, не ту, что играл до нашей встречи. Хочешь стать лучше. Пытаешься сдерживать свою грубость, проявлять юмор, положить конец своим мафиозным делишкам… как другие пытаются бросить курить. У тебя хорошие намерения…

У Карлы было ощущение, что за свою тираду она заслуживает «Оскара». Владимир наслаждался этим моментом. Ласкал ее лиловые вихры, ее обтянутое соблазнительным платьем тело. Взял ее на руки и понес к шезлонгу возле бассейна.

– Хочу тебя сразу же остановить. У меня триппер. От тебя. Ты меня заразил на яхте. Я лечусь.

В свете фонарей она увидела, как русский побледнел. Очевидно, он сам не знал о своей болезни.

– Тебе бы тоже надо полечиться, Влад. А то станешь бесплодным.

– Прости, милая, я… я не знал…

– Надо разборчивее выбирать, с кем спишь. Я ведь от тебя и СПИД подхватить могла.

Владимир встал и закурил сигарету.

– Я на тебя не сержусь, Влад. В то время я отвергала твои ухаживания, так что у тебя не было никаких причин отказываться от других.

– Ты так артачилась, что это выводило меня из себя. Я ведь целый год тебя обхаживал! Мне казалось, что, переспав с другой женщиной, я мщу тебе за безразличие.

– Коли так, ты отомщен сполна.

– Я уж и не знаю, с какого боку к тебе подступиться. Чего ты на самом деле хочешь?

– Того же, чего и ты. Спокойной жизни.

Он нервно бросил сигарету в бассейн. Это был не тот ответ, на который он рассчитывал.

– Ты можешь дать мне покой, Владимир?

– Это не слова влюбленной женщины.

– Если бы я воспылала к тебе страстью, ты бы это заметил.

– Воспылала страстью? Да ты хоть знаешь, что это такое?

– Что-то животное и химическое. Это нельзя объяснить. Видишь человека, и вдруг тебя влечет к нему, он становится центром твоей вселенной. Он всего лишь посторонний, но ты чувствуешь, что без него тебе не жить. Его кожа, запах, дыхание становятся наркотиком. Потом это лихорадочное состояние может превратиться в любовь, и только тогда начинаешь понимать, почему ты на него запала.

– Похоже, ты говоришь об этом со знанием дела.

– Тот человек, что приходил сегодня. Вот к нему меня влечет.

– Так ты его любишь?

– У меня не было времени увидеть, как моя страсть превратится в любовь.

– Вот дерьмо! Какого же черта ты тут делаешь?

– Я же тебе сказала. Хочу покоя. Лав не может мне его дать. А ты будешь прекрасным спутником и хорошим отцом для Леа.

Владимир закурил другую сигарету и подошел к залитому светом бассейну, блики которого играли на пальмах-вашингтониях. Обернулся и угрожающе ткнул в нее пальцем.