Вновь выйдя на улицу, он решил пройтись пешком до гостиницы. Дул ледяной ветер, высекая из глаз слезы. В каждом окне и витрине магазина горели яркие елочные огни, над головой сияли фонари, а на дороге весело перемигивались светофоры. Шедший ему навстречу мужчина остановился, прикуривая сигарету. Такого никогда не случилось бы в Лондоне, кто-нибудь обязательно бы закричал:

— Эй, погаси этот чертов огонь!

А вот представить себе Нью-Йорк без света было невозможно. У англичан есть такая славная песенка: «Когда огни вспыхнут вновь по всему миру...»

Бобби вздохнул и поднял руку, подзывая такси. Вернувшись в гостиницу, он сменил костюм, надел новую рубашку, галстук и отправился на Сорок Вторую улицу.

Шоу оказалось мюзиклом, чему Бобби был рад, поскольку был не в настроении для чего-либо серьезного, — и потому не удивился, когда на сцену выбежала Анна и стала танцевать. Затаив дыхание, он подался вперед и не отрываясь глядел на нее. Билл достал хорошие билеты — они сидели в первых рядах партера, поэтому разделявшее их расстояние было не так уж и велико. Вот только он мог ее видеть, а она его — нет.

Бобби не забыл ее и никогда не сможет забыть. Но потом он напомнил себе, что забывать-то, собственно, нечего. Более десяти лет назад она угостила его кофе и парой гамбургеров. Через десять лет они провели вместе один день. И вот, по прошествии очередного года, сидя в театре и глядя на то, как она танцует и поет, он понял, что это — его женщина. Но разве не отказалась она видеть его, когда он зашел, чтобы сообщить ей, что получил работу в газете?

Сюжет шоу был незатейлив. Пара странствующих актеров, которых играли Анна и какой-то гуттаперчевый малый, пытались сделать себе имя на Бродвее. История была банальной, но песни оказались мелодичными и заразительными, и вся труппа играла с таким воодушевлением, что Бобби охватил благоговейный восторг, к которому примешивался страх. Он мучительно ломал голову над тем, не следует ли ему пройти за кулисы после окончания шоу и поговорить с Анной. Но зачем? Она ведь уже ясно дала понять, что не желает иметь с ним дела. Он был самым обыкновенным парнем без особых талантов и перспектив. А она была Анной Мюррей и могла заполучить любого мужчину, которого захотела бы. Быть может, как-нибудь в другой раз, когда он будет один... Бобби собирался задержаться в Нью-Йорке и после Рождества. Он все еще хотел поговорить с Анной, и ему нужно время, чтобы обдумать свои слова. Быть может, ему все-таки удастся ее переубедить.

Ресторан «Джеромз фиш бар» располагался на первом этаже дорогого отеля, выходящего на Таймс-сквер, от которого до Сорок Второй улицы было всего несколько шагов. Билл заказал столик в той его части, где в окна с трех сторон виднелись яркие разноцветные огни на площади: реклама алкогольных напитков, автомобилей, банков, шоу-программ. Бегущие строки вспыхивали на стенах зданий, сообщая о текущем состоянии фондовой биржи, передавая заголовки последних новостей и пожелания всем счастливого Рождества.

Бен Овертон настоял на том, чтобы они заказали большую бутылку шампанского.

— Надо пользоваться возможностью, — мрачно заявил он. На вид он был настоящим патрицием лет семидесяти и мог написать статью обо всем на свете, хотя в последнее время сосредоточился на войне, которая ширилась, захватив в свои объятия и Америку. — Вот ты смог бы достать шампанское в Лондоне, Бобби?

Бобби признался, что подобное даже не приходило ему в голову.

— После падения Франции у них наблюдается острая нехватка даже обычного столового вина. Достать алкоголь становится все труднее, а в местных барах — они называют их «пабами» — часто заканчивается пиво.

Бен содрогнулся и заявил, что это напоминает ему ужасы «сухого закона».

Последний из их четверки, Чей Деннис, был на добрых тридцать лет моложе Бена, и это он получил место заместителя редактора, когда от него отказался Бобби. Чей заявил, что знает: в Англии пиво подают безо льда.

— Этот обычай представляется мне варварским, — закончил он.

— К этому быстро привыкаешь, — уверил его Бобби.

Они сделали заказ угрюмой, неприветливой официантке — в Англии про таких говорят, что они потеряли фунт, а нашли шесть пенсов, — и Билл поинтересовался у Бобби, может ли тот, учитывая обстоятельства, вновь побывать во Франции?

— Здесь нет ничего невозможного, Билл, но мне бы не хотелось даже пытаться провернуть это теперь, когда я превратился во врага. — Он рассмеялся, хотя в словах его не было ничего смешного. — Если меня схватят, то обвинят в шпионаже. Потом, скорее всего, станут пытать и расстреляют. А если не расстреляют, то я закончу дни в лагере для военнопленных.

Чей перегнулся через стол и прошептал:

— Эй, парни, смотрите, кто пришел! Разве это не та девчонка из шоу, Анна Мюррей?

Они дружно обернулись, чтобы посмотреть, и тут же устыдились, потому что получилось это очень грубо. И только Бобби со своего места мог видеть всех входящих в ресторан и уже заметил пятерых новых посетителей. В женщине, которая шла первой, он узнал Лиззи, свекровь Анны. За ней следовали сама Анна в белой шубке и трое мужчин, один из которых был плотным и низеньким, второй — высоким и стройным, с золотистыми кудрями и пижонской внешностью, а замыкал шествие очень высокий и совсем еще молодой парнишка.

Бен подался вперед.

— Коротышка — это Олли Блинкер, тот самый, что орудовал на пару с мэром Джимми Уолкером. Он или брал взятки, или сам давал их; давно это было, и всех подробностей я не помню. Но, как бы там ни было, ему все сошло с рук.

— Как и Джимми Уолкеру, кстати, — напомнил ему Билл. — В качестве наказания его сослали в Европу, в отпуск. Так везет далеко не каждому коррумпированному политику.

А Бобби смотрел, как Анна снимает шубку и отдает ее оцепеневшему от изумления официанту. Под шубкой на ней оказалось длинное черное платье с узкими бретельками. Кожа светилась матовым сиянием, точно шелк, и даже со своего места он видел, какого цвета ее замечательные глаза. Она села за столик, похлопала по стулу рядом с собой, и юноша послушно опустился на него. Анна ласково погладила его по щеке, и он зарделся от удовольствия.

Неужели между ними что-то есть? Парнишка выглядел совсем еще юным, как и Анна, между прочим, хотя ей вот-вот должно было исполниться тридцать. Бобби обвел взглядом остальных людей, сидевших за столиком. Олли Блинкер — муж Лиззи, а светловолосый красавчик — почти наверняка Герби. «Мы с ним видимся только на Рождество», — сказала Анна.

— А что ты об этом думаешь, Бобби? — обратился к нему Бен.

Бобби совершенно потерял нить разговора.

— Прошу прощения, я прослушал.

— Ай, да оставь ты его в покое, — насмешливо заметил Чей. — Он глаз не сводит с Анны Мюррей с того самого момента, как она вошла сюда. Вот что значит любовь с первого взгляда!

Лиззи заметила его. Она радостно замахала обеими руками и одними губами произнесла: