— Конечно, — сказала Таня удивленно. — Я же ночую у Светы.

— Тогда… — Жилин помедлил, — вы не возражаете, если… Ну, мы могли бы поужинать в кафе…

Таня широко раскрыла глаза.

— А это можно? — сказала она. — Я имею в виду, что вы ведете дело, а я вроде как свидетель…

— Можно, — энергично сказал Жилин. — Если бы вы были подозреваемой, тогда да, конечно, но у вас алиби.

— Железное, — согласилась Таня и, помедлив, добавила: — Ну хорошо… Я вернусь из Протвино часов в шесть…

— Значит, в семь у памятника Пушкину, согласны?

Таня кивнула.

Попрощавшись, она направилась к метро, но, свернув за угол, остановилась и постояла несколько минут в раздумье, делая вид, что разглядывает телевизоры в витрине магазина. Она не умела думать на ходу. Чтобы принять решение, ей нужно было стоять или сидеть, или, того лучше, лежать калачиком. На ходу внимание рассеивалось, а мысли скакали. Ни в какое Протвино она не собиралась, никакой подруги у нее там отродясь не было, да и название городка пришло в голову случайно, по какой-то уже исчезнувшей ассоциации. Таня собиралась искать Тамару Евсеевну и намерена была использовать информацию, которой не стала делиться с Жилиным. Когда Тамара звонила в Тель-Авив, в трубке ясно слышались какие-то посторонние звуки, на которые Таня тогда не обратила внимания. Потом вспомнила, но не придала значения, а сегодня утром, поняла наконец, что эти звуки означали. Это было тарахтение мотора. Электрический движок. Однажды, несколько лет назад, когда у них с Аркашей все еще было хорошо и будущее представлялось в розовом свете, он позвал Таню на дачу. Это даже не дача была, а заброшенный лесной домик с небольшим участком, огороженным забором. Дача принадлежала, собственно, не Немировским, а их дальним родственникам Рощиным, троюродному дяде со стороны матери. Сам дядя с семьей еще в восемьдесят восьмом свалил в Штаты, но дачу оставил за собой и просил Тамару присматривать и наведываться туда хотя бы раз в году. То ли он думал, что не приживется в Америке и берег российскую недвижимость на черный день, то надеялся наезжать в Москву и жить на даче, не стесняя родственников… Как бы то ни было, Таня с Аркадием провели в пустом и гулком домике три замечательных дня и четыре изумительные ночи, домик стоял на отшибе, и здесь даже электричества не было — то есть, проводка, конечно, имела место, но где-то были нарушены контакты или какой-то провод просто сгнил за давностью… Но во дворе стоял старый движок, а в сарайчике Аркаша нашел бочку с мазутом, и они любили друг друга под тарахтение двигателя и при свете тусклой лампочки.

На даче был телефон и, если Тамара звонила в Израиль, то телефон работал. Номера Таня не знала и была уверена, что дядя Мотя ей не поможет — Немировские не афишировали то обстоятельство, что уехавшие в Америку Рощины оставили на их попечение свою недвижимость. Дорогу она помнила весьма приблизительно — ее вез и вел по лесной тропинке Аркаша, и смотрела она, конечно, на него, а не вокруг. Но какая-то интуитивная память должна была остаться, и, к тому же, все равно ей нужно что-то делать, не сидеть же до вечера у Светки, этак можно с ума сойти.

На Киевском вокзале Таня несколько минут изучала расписание электричек, заставляя уснувшую память родить нужную ассоциацию. Лесное? Куницыно? Что-то, связанное с морем… Волны. Не было в расписании никаких волн, и ничего морского не было в помине. Откуда под Москвой море? Таня еще раз пробежала взглядом по списку станций. Ехать около часа, это третья зона… Барашково! Конечно. Морские барашки, волны.

Она села в почти пустой вагон и закрыла глаза. Только бы никому не пришло в голову к ней приставать. По телевидению Таня видела несколько сюжетов, связанных с преступлениями в московских электричках. Можно было подумать, что за город ездят одни грабители и насильники. Она понимала, конечно, что все это — преувеличение, и что ездить в электричке сейчас, скорее всего, не более опасно, чем несколько лет назад, но все-таки подсознательный страх не отпускал, и всю дорогу Таня вздрагивала каждый раз, когда раздвигалась дверь, и в вагон входил какой-нибудь пассажир. Никто, впрочем, не обращал на нее внимания, она задремала и едва не пропустила свою остановку. «Барашково», — хриплым голосом провозгласило поездное радио, и Таня направилась к выходу.

Перрона здесь не было, пришлось спрыгивать на деревянный полусгнивший настил. Поезд умчался, и Таня осталась одна посреди леса. За деревьями виднелись одноэтажные дома Барашкова, дача была, насколько помнила Таня, в стороне, от станции налево по тропинке.

Тропинка заросла травой, Таня несколько раз теряла ее и боялась, что потеряет окончательно. Барашково скрылось, будто отгороженное занавесом из деревьев, и Тане стало так одиноко, будто лесом стал весь мир. Она ускорила шаг и неожиданно услышала знакомый звук. Работал движок — впереди и чуть справа.

Через минуту Таня вышла к покосившемуся заборчику, краска на котором облезла еще несколько лет назад. Пожалуй, в те годы, когда сюда приезжали Рощины, это была хорошая дача, но Немировские за ней не следили, а именно так, как и просили Рощины — присматривали. От такого присмотра дача стала похожа на развалины старой крепости. Жить здесь можно было, наверное, но ремонт стоил бы по нынешним ценам столько, что, не исключено, дешевле было купить другую дачу в том же Барашкове.

Таня поднялась на веранду и хотела постучать в дверь, но она распахнулась сама, и перед Таней возникла дородная фигура аркашиной матери. В руке у Тамары Евсеевны был топор.

— Господи! — сказала она. — Как ты меня напугала!

Несколько минут спустя Таня сидела на кухне за пластиковым столом, поверхность которого когда-то, видимо, была гладкой, как зеркало, и держала в ладонях чашку с кипящим кофе. Тамара Евсеевна села напротив и разглядывала Таню, сложив руки на груди.

— Я знала, что ты приедешь, — сказала она. — Но мне и в голову не приходило, что ты можешь меня здесь найти.

— Мы… — пробормотала Таня, — мы были здесь с Аркадием.

— Ага, понятно… Скажи-ка… Уже были похороны?

Странная женщина. О похоронах собственного сына говорит как о каком-то событии, не очень ее и волнующем.

— Нет, — сказала Таня. — Без вас хоронить не будут. Следователь… Он вас ищет по всем родственникам.

— Следователь? — нахмурилась Тамара Евсеевна. — Какой следователь? Мне сказали, что Аркадия можно забрать сразу, но я…

Она запнулась, ей не хотелось говорить этих слов — «но я сбежала, и забирать сына было некому». Но она так подумала, и Тане стало неприятно. Ей всегда было неприятно говорить с Тамарой, а сейчас