Но именно поэзия, а не журналистика, побудила Тейранов вступить в сговор с драконорожденным. Никогда не знавшие жестокости, которую испытывали люди из низов при триархальном правлении, они соблазнились обещанием выдуманной свободы.

Старший Тейран сильно похудел и поседел с тех пор, как я видел его в последний раз. Хотя Лотус был одет в огнеупорный костюм, он отстегнул эмблему клевера, которая должна была украшать его лацкан. Когда я спросил о миссис Тейран, мужчины только переглянулись. В гостиной царил беспорядок, указывая на то, что здесь обитали холостяки. Они усадили меня между стопками книг на большом диване.

Немного помолчав, Лотус ответил на мой вопрос:

– Преданность матери была… сомнительна.

Она была в тюрьме или мертва? Ее заключение было предупреждением, а наказание – угрозой?

Я знал, что это только начало.

– Думаю, пришло время обсудить то, что происходит.

Тейран поежился, в его глазах застыло отчаяние, когда он взглянул на меня.

– Говори, – сказал он.

– Утром присяжные Антигоны собираются на тайное совещание. Я слышал, у нее есть шанс. Я хочу, чтобы у нее было больше шансов.

Лотус отвернулся, чтобы задернуть шторы. Ло Тейран покачал головой. Он смотрел на меня почти с жалостью.

– Ли, в этом нет смысла. Тут больше нечего сказать. Народ знает правду. После статей Мегары Антигоне сочувствуют больше, чем когда-либо. Но есть разница между знанием правды и готовностью умереть за нее.

Именно.

– Значит, мы должны их вдохновить.

У нас был поэт-лауреат, который мог дать дельный совет, нелегальный печатный станок в подвале и дракон для распространения. Ло Тейран как-то посетовал на то, что ему приходилось прославлять Революцию, в которую он не верил, но что, если он занялся бы тем делом, в которое смог бы поверить?

Потому что он был прав. Журналистика нам больше не нужна.

Тейран фыркнул, уловив мою мысль. Но потом понял, что я не шучу.

– Нет, – сказал он. – На это уже нет.

Но я уже улыбался в ответ:

– А мне казалось, что Отверженные подготовили свои самые удачные выпуски на рассвете.

38

Вокс Драконис

ЭННИ

КАЛЛИПОЛИС

В ночь, когда арестовали Мегару, мне снова приснился сон. Я уже взрослая. И Ли рядом. И вокруг нас жизнь бьет ключом. Бурлящая, ослепительно-яркая жизнь. Я знала так, как можно знать альтернативную историю во сне, что это другое будущее, которое вытекло из другого прошлого. Прошлого, в котором мы с Ли встретились в детстве, когда были одиноки и печальны, но в котором наша жизнь не делала крутых поворотов, приводя к событиям, которые мы и представить себе не могли. Мы просто шли вперед, от маленьких печалей к маленьким радостям, пока не выросли, и наше счастье стало лишь сильнее, слившись в наше общее счастье. Никаких драконов, лишь жизнь на земле, жизнь, которой нам никогда не приходилось жертвовать, которую никто не пытался у нас отнять.

Я пробудилась от этого сна, почувствовав, что задыхаюсь.

Кулак Иксиона врезался мне в живот, его пальцы вцепились в мои волосы. Серый утренний свет проникал через высокое окно камеры, смутно освещая его трясущиеся руки, прижимавшие меня к земле.

– Это ничего не изменит, – пробормотал он.

– Я не знаю, о чем ты…

Его пальцы сомкнулись вокруг моего горла.

– Лгунья! И знаешь, что я могу ответить тебе на это? Это принятие желаемого за действительное.

– А ну, отпусти ее… – раздался слева от меня голос Пауэра. Иксион пропустил его слова мимо ушей.

– Ты желала быть такой. Но я раскусил тебя. Я знаю, кто ты…

Его пальцы сжимались. Я захрипела. О чем он говорил?

Раздался удар, скрежет, и воздух внезапно начал возвращаться в мои легкие. Пауэр и Иксион катались по полу. Охранники ворвались в камеру. Двое оттащили Пауэра от Иксиона, скрутив ему руки за спиной, и заставили его выпрямиться. Пауэр тяжело дышал. Иксион поднял вверх потрепанную листовку, похожую на те, что печатали Отверженные, а затем опустился на колени рядом со мной и схватил меня за затылок:

– Расскажи мне, как ты это сделала.

– Я не знаю, что ты…

– Лгунья! С кем ты общаешься?

– Ни с кем…

Ботинок снова врезался в мой живот. Я закашлялась, уткнувшись лицом в пол. Что-то треснуло у меня в боку. Пальцы снова вцепились в мои волосы, снова ударяя меня лбом об пол. Перед моим помутившимся взглядом вспыхнули звезды.

Позади меня раздался голос Пауэра:

– Фрейда приказала тебе не трогать ее…

Тумаки прекратились, он отпустил меня. Я приподнялась на четвереньки, слыша шаги по каменному полу.

– Посмотри на меня, Антигона.

Иксион приставил кинжал к груди Пауэра. Тот застыл на месте. Охранник схватил меня сзади за платье и дернул его, заставляя смотреть. Я чувствовала привкус крови.

– Кто стоит за этой листовкой?

– Клянусь давно умершими богами, я не знаю!

– Я начинаю считать, Антигона. Три…

– Прости меня, мой господин, за мою неосмотрительность, которую проявила я, не желая предать тебя…

Я выкрикнула Мольбу, приложив ладони к земле, как учил меня мой отец, но понимая, что этого было недостаточно. Кинжал Иксиона по-прежнему был прижат к груди Пауэра.

Но я все равно произнесла ее.

– Два…

– Позволь, чтобы мое наказание, должным образом заслуженное, не коснулось безвинных близких моих…

– Не трать силы, Энни! – крикнул Пауэр.

– …один.

Кинжал пронзил грудь Пауэра.

Он захрипел, ловя воздух ртом. Когда охранник отпустил его, он упал на колени. Иксион наклонился надо мной, оттянув мою голову назад, и размазал кровь Пауэра по моему лицу.

– Они могут пытаться выставить тебя героиней, но мы-то все знаем, что ты просто умоляющая крестьянская сучка, какой была и твоя мать.

Он отпустил меня, и я упала на пол.

Из двери послышался гнусавый голос Люциана Ортоса, говорившего на драконьем языке с дворцовым акцентом:

– Мой господин! Вас ждут в Тронном зале.

Когда дверь камеры захлопнулась, тишину нарушали только мои рыдания и хриплое дыхание Пауэра. Я поползла вперед, мои пальцы наткнулись на теплую лужу, которая расползалась у колен Пауэра, и пробиралась к нему в темноте. Мои пальцы коснулись листовки, которую Иксион бросил у наших ног, и я смахнула ее в сторону. Я нащупала рану Пауэра и прижала ладони к отверстию, но кровь хлестала слишком быстро и слишком сильно, стекая по его телу.

– Эй, – пробормотал Пауэр, протягивая руку, чтобы коснуться моего лица, – а ну, прекрати это. – Его привычный шутливый тон никак не вязался с его натужным дыханием. Мои дрожащие пальцы нащупали листовку, которую я уронила.

– Прочти это, – попросил он.

– Что?

– Прочти это мне.

Меньше всего мне сейчас хотелось читать всякие глупости. Но пальцы Пауэра