пояса. Как быстро и какую силу они обретут, когда я перетащу их сюда?

Убийца вдруг захрипел, забился в конвульсиях, заставив меня выругаться. Он под Указом и его провал стал условием его смерти. Я вижу эти печати, но не успеваю!

Приказал:

— Срежь с него амулеты!

Меч Дараи осветился голубым и трижды черкнул по бьющейся под её ногами мутно-серой фигуре. Прямо под шеей. Муть невидимости тут же ушла, а над головой убийцы проявились печати.

Я потянулся к ним.

Времени подбирать мягкий подход, если я хотел оправдать затраченные усилия и заполучить слугу, не было. Я надавил, выплеснул из себя силу души, ещё и ещё, добавил второй, а затем и третий цвет, зачерпнув из сгустка силы Виостия. Через мгновение все печати, что висели над умирающим, просто смело, смыло, растворило потоком моей силы.

Я Рывком ушёл через половину комнаты, падая на колени и вбивая кулак в грудь убийце:

— Живи!

Его выгнуло ещё раз, дёрнуло, едва не нанизав на меч Дараи, а затем до него и его тела дошло, что боли больше нет и ничто не заставляет его корчиться. Он изумлённо хекнул, замер и вывернул шею, пытаясь увидеть меня.

Я же встал на ноги, сделал шаг назад, позволяя ему встретиться со мной взглядом, и негромко сообщил:

— Похоже, твой наниматель подстраховался на случай твоего провала. Ты не смог убить меня, и контракт убил тебя. Повезло тебе, что я хороший лекарь.

— Уб-бил?

Дарая снова упёрла ему меч в горло, прорезая кожу и пуская ещё один ручеёк крови:

— Лежать! И не смей даже думать о Покрове!

Да ещё и добавила сверху своей силой, вбивая его в пол.

Я с усмешкой добавил лжи:

— Можешь считать, что ты умер, но я сумел заставить твоё сердце биться вновь. Для контракта и нанимателя ты умер, теперь только от тебя зависит, умрёшь ли ты на самом деле.

Убийца облизал губы, не в силах оторвать от досок пола даже головы, скосил глаза на меня и спросил:

— Что нужно делать, господин?

Дарая фыркнула:

— Пф! И мозги есть. Где они были, когда ты припёрся сюда?

Он молчал, не отводя от меня взгляда, и я сообщил:

— Год службы за попытку убить меня.

Внезапно раздался ещё один голос:

— Не вздумай! Лучше сдохни свободным ему назло. Эй, Дарая, опусти меч ниже и всади ему сталь в средоточие.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, кто это предложил. Пересмешник. Очухался от своего предательства.

— С радостью, — процедила ему в ответ Дарая, но даже не повернула к нему головы, — но не ты мой наниматель. И с чего ты вообще лезешь не в своё дело?

— В своё. К чему рядом с господином убийца?

Я оборвал его:

— Молчать.

Он послушался, лишь скривил губы в подобии улыбки за моей спиной. И эта ухмылка вдруг взбесила меня до невозможности. Я развернулся, впился в него уже взглядом. Ухмылка вживую, а не через восприятие Предводителя была ещё отвратительней. Я скрипнул зубами, а затем шагнул к нему. Раз, другой, третий, остановившись, лишь когда между нами осталось расстояние вытянутой руки и ещё немного.

С трудом разжал стиснутые зубы, заставил шевелиться непослушные, словно чужие губы, спросил:

— Так значит, ты хочешь быть свободным? — не услышав ответа, ухмыльнулся сам. Упрямый дарс. Коротко приказал. — Можешь говорить.

Он тут же процедил:

— Кто не хочет быть свободным?

— Но ты заслужил своё наказание.

— Я так не считаю.

Символы языка Древних то и дело наливались огнём над его головой, но на его лице это не отражалось — он великолепно справлялся с болью наказания и уверенно глушил сомнения и желания, не давая печатям наказать его в полную силу. Я и не сомневался. Если уж он сумел в буквальном смысле предать меня, подставить под клинок убийцы и при этом не только остался жив, а даже стоит на ногах как ни в чём не бывало. Как он наловчился обманывать мои Указы.

Пересмешник устал молчать, расцепил зубы и спросил:

— Младший господин калек и слуг, я ведь должен быть верным вам и в этом, в правде, верно?

— Конечно, ты не должен ничего от меня скрывать.

Пересмешник дёрнул уголком рта. Впервые. Всё же он очень хорош в своём сопротивлении боли от Указов. Когда-то я сам был на его месте, могу оценить.

— Хорошо, — кивнул Пересмешник. — Младший господин долгового слуги, правда в том, что вы загнали меня в ловушку, не оставили мне выхода, вынудили меня напасть.

Дарая спросила, с отчётливо ощущаемы напряжением в голосе:

— Наниматель, что происходит?

Я не ответил ей, разочарованно покачал головой:

— Думал, ты скажешь что-то умное. Ошибся. Но я всё равно пойду тебе навстречу. Достань меч.

— С радостью! — рявкнул Пересмешник, уронил руку к поясу, а через миг вскинул её вверх. Уже сжимая меч и рассекая сталью воздух.

Воздух и меня. Пытаясь.

Звякнуло. Я опустил руку, которую подставил под удар и усмехнулся:

— Согласен. Радости тебе не занимать, а вот с ловкостью проблема. Как и с обучаемостью. Разве ты не видел, как я только что отбил два таких удара?

— Господин, — рухнул Пересмешник на колено, опуская голову и пряча взгляд. — Я торопился и был небрежен.

Всё было хорошо: и поза, и голос, только налившиеся алым символы над его головой выдавали суть — он, разумеется, сознавал, что зацепит меня мечом, он хотел этого, старался если не убить меня, то ранить. Другое дело, что и без наруча ему бы это не удалось. Без техники, учитывая то, что я всё же Предводитель, который очень хорош в боевой медитации? Я мог