На следующий день я отправился в Северодвинск, что в часе езды от Архангельска. Именно здесь и находилась территория Ягринлага. Здание лагерного управления сохранилось и до сегодняшнего дня. По документам в Ягринлаге в годы войны содержалось от 5 до 31 тысячи заключенных, наибольшее количество приходилось на 1941 год. За этот период, только по официальным данным, погибло 8915 человек, пик смертности (4943 человека, или 36 %) пришелся на 1942 год[176]. Столь высокая смертность заключенных во время войны объясняется резким сокращением поставок продовольствия в лагеря – заключенные попросту умирали от голода и невыносимых условий труда.

Большинство домов в центральной части Северодвинска построено заключенными. В 1960–1970-е годы, по свидетельству старожилов, дети находили в земле человеческие черепа, которыми играли в футбол. По словам моего гида по Северодвинску Галины Шавериной, в стенах домов при ремонте и сегодня иногда находят скелеты людей. «Очевидно, были убиты и замурованы после того, как их проиграли в карты», – объясняет Галина Викторовна. На улице Транспортная, где жила Андре, уже не сохранилось ни одного дома. Проехать по этой улице мы не смогли, так как наш автомобиль чуть было не утонул в одной из гигантских грязных луж.

Дальше наш путь лежит на остров Ягры, где во времена Андре находился сельхоз. Ничто уже не напоминает о том, что когда-то здесь была лагерная зона с колючей проволокой, – сегодня это один из жилых районов Северодвинска. Единственный свидетель – Белое море, на побережье которого находится военное кладбище. Там когда-то, по свидетельству старожилов, хоронили заключенных.

На прощание Галина Викторовна дарит мне две свои книги о Ягринлаге.

* * *

На протяжении почти восьми месяцев с момента возвращения из Франции в октябре 2018 года я настойчиво пытался связаться с родственниками покойной Жизель Посьелло, однако на мои просьбы так никто и не откликнулся. Я уже было поставил крест на своих поисках, как вдруг произошло событие, которого я в глубине души так долго ждал.

28 мая 2019 года я получил письмо от журналиста Sud-Ouest Кристофа Лубе, в котором он сообщал, что с ним связался внучатый племянник Андре Сенторенс по имени Жерар Посьелло из города Леоньяна, что недалеко от Бордо. В письме был указан его имейл, и я немедленно написал ему. У нас завязалась бурная переписка, из которой я узнал, что Жерар является внуком старшей сестры Андре Мари-Луизы Суля. Оказалось, что все это время я искал родственников не той Жизель Посьелло! Неудивительно, что мне так никто и не ответил.

После того как Жерар написал мне о том, что у него сохранились фотографии Андре и рукопись ее книги, я решил немедленно отправиться во Францию. 9 июня я вылетел в Париж, а уже на следующий день Жерар встречал меня на железнодорожном вокзале Бордо. В машине он не переставая повторял: «Extraordinaire!», «Incroyable!» («Необыкновенно! Невероятно!») Признаться, и мне плохо верилось в то, что происходит.

Жерару Посьелло семьдесят три года, он небольшого роста, очень живой, говорливый и жизнерадостный человек. Он и его жена Моника живут в самом центре Леоньяна, маленького уютного городка на юго-западе Франции, в здании, построенном еще в XVIII веке как почтовая станция и позже переоборудованном в жилой дом. Рядом – собор XII века. В прошлом Жерар занимался бизнесом и держал ресторанчик, сегодня – на пенсии, изучает историю своей семьи. На статью в Sud-Ouest он вышел случайно, составляя свое генеалогическое древо.

Леоньян – винодельческий район, и наш путь лежит через многочисленные шато и виноградники. Неподалеку от города расположен замок Ля-Бред, принадлежавший в свое время семье французского философа Монтескье, автора идеи представительной демократии и разделения властей.

Два мира – Молотовск и Ля-Бред…

Наш разговор начался с местного вина и традиционного французского обеда, приготовленного Моникой.

Жерар в юности встречался с Андре Сенторенс и помнит ее как женщину с чрезвычайно твердым характером. После возвращения во Францию она работала гувернанткой в состоятельной семье Валет в Бордо. Андре зарекомендовала себя отличной экономкой, ведя до самых последних лет своей жизни практически все хозяйственные дела этой семьи.

Публикация книги Андре Сенторенс во Франции, по словам Жерара, вызвала негодование коммунистов, назвавших ее воспоминания ложью, но обличительных рецензий в своей прессе они не поместили, очевидно, памятуя о проигранном в 1949 году «процессе Кравченко», к которому я еще вернусь.

Жерар предполагает, что вопрос о возвращении Андре Сенторенс во Францию решался на самом высоком уровне между Никитой Хрущевым и де Голлем, но документов, подтверждающих эту гипотезу, пока обнаружить не удалось.

После обеда приступаем к изучению архива.

Вот она – рукопись книги, которую я уже считал безвозвратно утерянной! Четыреста плотно напечатанных машинописных листов с рукописной правкой. С трепетом начинаю их перелистывать. На первой же странице мое внимание привлекают строки, в которых говорится о том, что сестра Андре Мари-Луиза была арестована гестапо и брошена в застенки Аушвица. Этот эпизод не попал в печатное издание воспоминаний.

– Когда я прочитал это, сам удивился, – говорит Жерар. – Бабушка никогда не рассказывала о своем прошлом, а тем более о пребывании в Аушвице. Она действительно участвовала в Сопротивлении и спасала евреев. Ее связной была другая участница Сопротивления – Маргарита Крост, вот она действительно попала в руки гестапо. Немцы собирались ее казнить, но в последний момент ее спасли американцы. О том, что бабушка участвовала в Сопротивлении, я узнал значительно позже от людей, которых она спасала. Возможно, Андре что-то перепутала, поэтому и убрала этот эпизод из книги.

Уже из Москвы я обратился в Музей Аушвица с просьбой навести справки о Мари-Луизе Суля, но мне ответили, что сведений о ней нет, так как перед отступлением немцы уничтожили много документов.

Еще одна загадка, на которую пока нет ответа…

К рукописи воспоминаний были приложены зарисовки лагерей, которые Андре сделала для книги, ее фотографии, сделанные в Молотовске и во Франции. Снимки маленького Жоржа… Фото Сенторенс, покупающей продукты в обычном французском магазине… Среди документов – то самое свидетельство о браке (Livret de famille), конфискованное у нее чекистами во время первого ареста. Его фотокопию я видел во втором следственном деле в архиве Архангельского УФСБ. Так же, как и Андре, этот документ был «заключенным» архива НКВД, пролежав в нем семнадцать лет. Сенторенс его возвратили перед самым отъездом во Францию.

По словам Жерара, Бог дал Андре Сенторенс легкую смерть. Она умерла внезапно, от разрыва сердца, 20 июня 1984 года.

На этом моя миссия по поиску Андре Сенторенс закончилась. Через несколько дней я вылетел обратно в Москву.