– Ты, Алёнка, за меня не волнуйся. У моего отца тоже что-то в избах осталось. А мяса в тайге навалом. И как взять его, меня этому с детства учили. Не пропаду. Прощай, дорогая, при первой возможности весточку подам.

Он поцеловал девушку в губы и ощутил солёный вкус слёз. Повернулся и, не оборачиваясь, зашагал через огород к лесу. Ленка перекрестила его вслед.

* * *

Тайга начиналась сразу, кругом на сотни километров. Листья на деревьях и кустах почернели от первых заморозков. Только вечнозелёные кедры и сосны не изменили цвета.

– Зимой и летом одним цветом, – вспомнил Сашка детскую загадку, когда одна из сосновых веток больно хлестанула его по лицу.

Потёр уколотое место. Идти было легко. Усталость, убийство участкового, расставание с невестой – всё навалившееся за последние сутки медленно, шаг за шагом, отходило на задний план. Лес радовал и вселял в Сашкину душу спокойствие и уверенность.

* * *

«Тайга, сынок, для нас – дом родной. Всегда человека прокормит и обогреет. Если ты к ней с душой, она тебе ответит тем же», – вспомнил он слова отца и первый заход в тайгу вместе с ним. Осень, погода, как сейчас, тёплая, солнечная. Шли не торопясь. Брели по тропе между вековых деревьев. Отец вёл за собой навьюченную скарбом лошадь и рассказывал всё, что знал о таёжной жизни. Учил тому, что постиг сам или перенял от отца, Сашкиного деда.

Сашка внимательно слушал, стараясь не пропустить ни единого отцовского слова.

– Ты смотри, сынок. Тут бык-изюбрь прошёл. – Отец останавливает лошадь и указывает на ясно отпечатанный на глине и уже прихваченный первым ледком след.

– А почему бык? Как ты узнал? – спрашивает Сашка.

– Видишь, – продолжал отец, – следы быка-самца крупнее, тупее и более округлые, чем у самки. Отпечатки копыт теснее сжаты.

– А где тут след самки?

– Да вот же, смотри! – отец тычет пальцем ещё в один след, чуть поменьше.

Сашка сравнивает увиденное.

– Действительно! – соглашается он.

– А я что говорил. – Отец торжествует. – Но! – понукает он лошадь, и они идут дальше.

Вскоре очередная остановка.

– Вот, смотри, тут быки-любовники бились из-за самки-оленухи. Это их брачный ток. Вот их следы.

Сашка видит место, где схватились рогачи-изюбри. Мох вырван и раскидан во все стороны, земля разрыта вокруг аж до камней…

– Вот здесь хозяин тайги прошёл по первому снегу.

– Как же похожи его следы на наши! Та же длина шагов, та же величина отпечатков, – говорит Сашка.

– Ты прав, – смеётся отец. – Очень похожи. Но отличие всё же есть. Мы, люди, ставим ноги пятками вовнутрь, а носками наружу. Медвежье племя ходит наоборот. Человеку по медвежьим следам ужас как идти неудобно. Ноги приходится выворачивать.

– А ты хаживал?

– Я-то? Не раз, когда берлоги искал.

– Медведь сейчас может на нас напасть? – интересуется Сашка.

– Может. Что у него в башке, никто не знает. Особенно страшен шатун. Или матуха с малыми медвежатами. Но ты не бойся – такое редко случается.

– А если нападёт, чем его бить? Пулей?

– Пулей!

– А дробью можно?

– Можно и дробью. Но только в крайнем случае и с самого близкого расстояния.

– Ну нет с собой пули. Что тогда?

– Выход всегда есть. – Отец хитро улыбается и достает из патронташа патрон с папковой гильзой.

– Смотри, сын, и учись, пока я живой! – Остро заточенным ножом отец режет гильзу по кругу. – Аккурат между двумя пыжами разрез делай, – учит он. – Пусть только чуть-чуть гильза держится. Видишь? Разрез не до конца.

Сашка кивает.

– Как говорится, на самых соплях, – продолжает отец. – Теперь вставим патрон в двустволку. Оп! – Ружьё закрыто, и отец целится в пень рядом с тропой.

От звука выстрела Сашка вздрагивает. Лошадь пугается, храпит, переступая на одном месте. Пенёк разлетается в щепки. Отец переламывает ружьё и достаёт оторванную по разрезу гильзу.

– Видишь? Дробь с куском гильзы, словно пуля, пошла. Но часто этого делать нельзя, только при необходимости.

Отец и Сашка смеются…

Несколько дней Сашка живёт на участке вместе с отцом, помогая обустроиться на зиму. Теперь ему предстоит одному вернуться в деревню. Лошадь он берёт с собой, зимой в тайге она отцу совсем ни к чему. Отец вернётся в деревню пешком на лыжах тогда, когда промысел закончится…

* * *

«Темнеет уже, пора и ночлег готовить», – подумал он. Огляделся и выбрал подходящий выворотень. Снял с плеча ружьё и достал топор. А когда рубил сухую сосновую безвершинку, опять с благодарностью вспомнил отца и его уроки. Уже через полчаса костёр жарко горел. Сашка нарубил жердей, изготовил из них нары, набросал на них лапника. Постель готова.

Он снял сапоги, подвинул их поближе к огню, размотал портянки и пошевелил пальцами. Ступни подставил холодному осеннему ветру. Усталость отступила. Он закатал обе штанины, синие рубцы шрамов на ногах доходили до колен. Самый страшный, на правой ноге, тянулся ещё дальше. Сашка вытянул ноги и прикрыл глаза. Костёр горел, и жёлтое яркое пятно появилось прямо перед глазами.

* * *

Снова Сашка идёт по афганскому кишлаку. Зачем он там?

Автомат за спиной. Дух-афганец появился из-за ближайшего дома. Удивлённые глаза афганца, никак не ожидавшего столкнуться с русским солдатом. Несколько секунд они смотрят друг на друга, не понимая, что будет дальше. Душман рвёт с пояса гранату и кидает Сашке под ноги. Он подпрыгивает. Взрыв!

* * *

Милиционеры весь день опрашивали деревенских. Люди на вопросы отвечали неохотно, больше отмалчивались.

– Откуда нам знать! – и пожимали плечами.

Женщины, те крестились и прятали глаза от милиционеров. Самая ценная информация была получена от родственников участкового – его жены и брата.

– Что тут спрашивать? Бандит этот Сашка Оленев. Ваню нашего из ружья долбанул и в тайгу ушёл. Где он может прятаться? По избам отцовским пойдёт. Отец у него не так давно помер, в тайге всё добро охотничье осталось. Там, на их участке, его и нужно искать.

– А избы-то их где? Кто знает, как до них добраться? – спрашивал лейтенант.

– Вот это нам неведомо. Где-то за рекой. Километров семьдесят от деревни будет, может, все сто. Мужики-охотники – те точно знают. Ты их поспрашивай.

– Да они только плечами пожимают и в затылках чешут. Говорят, некогда им с милицией общаться. В тайгу им нужно. И так задержались с заброской.

– Тогда мать его пытать нужно. Может, она чего скажет.

Однако от матери результатов тоже не добились. Она только плакала и повторяла: «Не мог мой сынок человека убить, не мог».