что от нас отцепились. Мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе, мама больше с ней не общалась. В конце концов, в свое время они любили одного мужчину, и… сама понимаешь, куколка.

Я задумчиво кивнула, уже переключившись на следующий логичный вопрос. Если проблема была решена еще полтора месяца назад, почему Алик не объявился сразу? Сам живописал, как тосковал без меня…

– Куколка, тут такое дело… только не волнуйся, милая…

Уже одного этого нерешительного вступления хватило, чтобы я встревожилась донельзя.

– Словом, после травмы мне немного нездоровилось. Про бессонницу я тебе уже сказал, а еще у меня стала сильно болеть голова. Пульсировали виски, иногда боль прямо распирала изнутри. Началось это до истории с Графским лесом, еще за границей. Глушил неприятное состояние лекарствами, пока однажды круговорот таблеток в доме не заметила мама. Заподозрила меня бог знает в чем – после той дурацкой угрозы обратиться к дилеру…

Я замерла, с трудом справляясь с паникой. Помнится, именно так, по рассказам любимого, началась в свое время неизлечимая болезнь его отца. Сильный стресс, переживания, таблетки… а состояние Алика отягчалось той окаянной травмой!

Видимо, его мать пришла в такой же неописуемый ужас, раз со скандалом вынудила Алика показаться врачу. Тот напугал, что сильная головная боль может быть симптомом сразу нескольких тяжелых заболеваний, и посоветовал пройти тщательное обследование. Алик как раз собирался вернуться на родину, где ждал тот самый нейрохирург, однажды уже спасший его от тяжелых последствий удара.

– В Москве, осознав, что не могу даже приближаться к тебе, я впал в уныние и решил махнуть рукой на всех этих врачей. Потом начались прятки от Борова, и стало совсем не до обследований. Но, случайно увидев тебя в лесу, я немного воспрянул духом. А когда ты неожиданно оказалась в доме Кости, под одной крышей со мной, заметался как ошпаренный. Помнишь мои «подвиги»? – тихо засмеялся Алик. – Колошматил посуду, злостно поедал твои котлеты, скандалил с Костей, всячески вам мешал, рисовал тебя в таком виде… ух-х! Правда, бросил курить – в тот же самый момент, как узнал, что ты этого не одобряешь. Потом все-таки отправился на обследование, оно затянулось… Пару раз мы с тобой чуть не столкнулись нос к носу, но обошлось. В тот момент я не мог открыться тебе, куколка. У врачей были сомнения… Представь, вдруг я оказался бы неизлечимо болен? Во что я превратил бы твою жизнь? Ты снова теряла бы меня, но уже долго, мучительно, день за днем… Я старался уберечь тебя от этой участи, понимаешь?

– Не понимаю. – Я категорично тряхнула головой, но, не в силах сердиться на Алика, сжала в ладонях его лицо и прошептала: – Глупый, какой же ты все-таки глупый… Я не забыла тебя мертвого – неужели думаешь, что отказалась бы от живого? Мы боролись бы до полного выздоровления, вместе…

– Знаю, милая. – Его глаза снова увлажнились, и Алик смущенно закашлялся, пряча взгляд. – Но тогда мне казалось, что правильнее будет оставаться призраком. Я сходил с ума, сидя в своей каморке под крышей, когда ты была так близко! Но одновременно от твоего присутствия мне становилось легче. В какой-то момент я затеял с тобой эту игру с картинками, втянулся…

– Погоди-ка… – Мысли путались, и мне требовалось разложить по полочкам все, даже то, что и так было понятно. – Выходит, призраком был не Костин отец, а ты? И это ты написал ту картину? Подкармливал меня всякими вкусностями? Придумывал все эти сказочные комиксы? Заложил меня Косте, когда однажды я опрометчиво выскочила из дома на поиски новых приключений? Ты подарил колье? Ты стоял на пороге комнаты, когда я билась в истерике? И ты сбежал из дома, даже не попрощавшись, когда узнал, что здоров? Так? Отвечай!

Я снова стала заводиться, и Алик предусмотрительно отодвинулся, видимо, опасаясь новой пощечины. Правильно сделал, потому что у меня в голове не укладывалось, как можно было отказаться от меня, от наших отношений, когда угроза уже миновала, и…

– Куколка, не накручивай себя, просто выслушай. – Он умоляюще сложил ладони. – Оказалось, что в моем состоянии повинен все тот же стресс. Лечение помогало, и я уже подумывал открыться тебе, но… В какой-то момент мне показалось, что вас с Костей стало связывать нечто большее, чем просто приятное общение. Его дочка души в тебе не чаяла, да и он сам… Я заходился от ревности, но не мог не признавать: вы трое отлично поладили. В голове так и стучали слова Гения: «Ты ее недостоин, ты ничего не сможешь ей дать». На одной чаше весов – стабильность, дом, крепкий тыл, ребенок, которого ты полюбила. На другой – озабоченный проблемами, почти нищий… я даже не знаю кто. Горе-художник, способный писать только свою музу – тебя? Безработный, потерявший крошечную фирму? Неудачник, из последних сил спасающий остатки семейного дела? В тот вечер, когда ты плакала, я действительно стоял на пороге. И прекрасно слышал твое: «Ты не он». Я понял, ты говорила обо мне… Измучившись, ты мечтала о покое, хотела полюбить Костю. Ты была несчастлива – из-за меня. Я не мог эгоистично обрекать тебя на новые испытания и разрушать твою жизнь, которая только-только стала налаживаться.

Налаживаться? Нет, он точно спятил! Целых десять месяцев я провела в ощущении горя, не понимая, как научиться существовать без человека, которого так любила… Я осознавала, что никогда уже не буду счастлива, и встреча с Костей лишний раз убедила меня в этом. Накануне вечером я оплакивала даже не потерянную любовь – саму свою жизнь. Но Алик, упиваясь дурацким благородством, отступил, решив все за меня! И, кстати, почему он передумал? Шел бы себе на все четыре стороны…

– Куколка, не злись. – Алик мягко откинул меня на подушку и навис сверху, не давая мне сбежать. – Я впал в прострацию. На автомате собрал вещи, оставил тебе картину, потом буркнул что-то Косте на прощание и двинулся к калитке. Было раннее утро, и сосед, священник, как раз собирался в церковь. Мы с ним иногда общались, он приносил мне еду, когда Костя был в отъезде. Так вот, по дороге отец Вениамин наткнулся на меня, пришел в ужас от моего вида и заявил, что в подобном состоянии никуда не отпустит. Чуть ли не силой напоил успокоительным, потом я выложил ему все… почти не помню, что я там плел.

– Так это ты рыдал как ребенок? – спросила я о том, что и так уже поняла.

– Рыдал? Не то чтобы прямо рыдал… А,