Пить настой во время важной операции было огромной, непростительной ошибкой. Значит, Раллен пил не удовольствия ради; значит, уже не мог без зелья. Такие просчеты и убивают людей.

«Вот и придумай, как его убить, бестолочь…»

Она молча попробовала свои узы, но пустота держала крепче оков. За спиной простонал Джак и сразу умолк. Скоро притащат Талала, разобьют и его бочку. Гвенна еще могла говорить. Могла предупредить Талала прежде, чем к нему подступятся с молотами. Хрена ль толку от таких предупреждений. Колодец у Талала не так уж силен, и стали здесь не так много. Талал ни разу не показал силы, подобной той, что держала ее сейчас на весу.

«Колодец… – соображала она, разглядывая Раллена. – Если бы угадать его колодец, найти способ…»

Ее осенило, точно лопатой ударило по животу. Гвенна уставилась на лича, на чашу рядом. Желтоцвет. Раллен сохраняет силу не вопреки опьянению – в напитке ее источник!

«Святой Хал, его колодец – желтоцвет!»

Все эти поля на Крючке – длинные гряды солнечных цветов. Раллен растил их не на продажу, во всяком случае, не только. Он самого себя обеспечивал. При власти Гнезда он не мог себе позволить так надираться: его бы раскрыли в считаные недели и сместили с должности, а с падением кеттрал все переменилось. Он мог хоть упиться листом желтоцвета. И упивался, вынужден был упиваться, чтобы держать солдат в страхе и покорности. Толстяк с поврежденным коленом слаб, уязвим даже перед недоделанными кеттрал, которыми он себя окружил. У него был единственный способ держать их в узде – устраивать вот такие представления, как сейчас с подвешенной в воздухе Гвенной и постоянно иметь под рукой колодец, чтобы никто не сомневался: он в силах, щелкнув пальцами, уничтожить противника.

А значит, он все время ходил по лезвию бритвы. Разрушения, причиненные желтоцветом за этот год, уже бросались в глаза. Зелье, служа колодцем, оставалось отравой. Оно притупляло разум, делало его медлительным, несмотря на вливающуюся в кровь силу. А с другой стороны, Раллен, похоже, научился сохранять равновесие. Никому на Островах пока не удалось его опрокинуть.

«А может быть, – думала Гвенна, всматриваясь в лича, – никто просто не догадался толкнуть посильнее».

Если она не ошиблась, если Раллен в трудных случаях полагался на желтоцвет, то сегодня должен быть особенно пьян. Он ведь хотел преподать урок; не Гвенне показать свою силу – остальным. И ему это удалось. Двое солдат стерегли Джака, но остальные опустили клинки с арбалетами и самодовольно поглядывали на Гвенну. Забыли о бдительности, положившись на лича. Это шанс, хоть и крохотный…

– Так, – заговорила Гвенна, подняв брови и стараясь, чтобы голос, несмотря на сдавившие грудь железные обручи, звучал непринужденно. – Какую смерть ты предпочитаешь?

Раллен скривил губы, потянулся к отставленной в сторону чаше. Гвенна изобразила на лице снисходительную усмешку.

«Давай-давай, – мысленно торопила она. – Тяни к себе. Пей дальше».

Лич сделал маленький глоток. Напиток, как видно, помог ему успокоиться. Он бросил на Гвенну долгий взгляд и покачал головой:

– Твои унылые шуточки начинают приедаться.

– Так убей меня, вислый хрен!

Расчет представлялся ей достаточно верным. Раллен мог бы сбросить ее с обрыва, едва бочка коснулась земли. А раз она до сих пор жива, значит нужна ему, хотя бы на время.

– Охотно, – отозвался он, – когда время придет. Но до того нам бы надо кое-что обсудить.

– Я не настроена вести беседы.

– Ты не хуже меня знаешь, как это будет, Шарп, – тяжело вздохнул инструктор. – Я сам тебя учил. Ты точно хочешь одолеть все ступени?

– Учил меня? – вздернула бровь Гвенна. – Ты распоряжался, не вставая из-за стола. Тогда был слабак, слабаком и остался. Те, кто меня учил, сломали бы тебя через колено.

– А где они теперь? – осведомился Раллен. – Все мертвы. Ты, конечно, помнишь Гендрана: «После боя победитель тот, кто остался жив».

Он огляделся, словно впервые заметил, что еще цел.

– Похоже, победитель я.

Звучало это уверенно и непререкаемо, но он опять поднес к губам чашу!

– А бой еще не кончен, – легко бросила Гвенна, постаравшись сложить на лице равнодушную усмешку.

– А я бы сказал, кончен, – пьяно насупился Раллен. – Ты у меня спутана, как сука на манджарском мясном рынке. Кстати, недурная идея – продать тебя, когда мы тут закруглимся. Ты, конечно, будешь страшно изувечена. Даже жаль, отчасти…

– Жалость прибереги для себя, – оборвала Гвенна, отвечая на его пристальный взгляд таким же.

Пусть думает, что у нее есть план. Пусть думает, что против ее замысла ему понадобится еще больше сил.

Раллен прищурился, закусил щеку и опасливо глянул на нее:

– Воображаешь себя очень умной.

Он поднес чашу к губам, обнаружил, что та опустела, нахмурился и потянулся долить из котелка. Гвенне в свое время чашечки желтоцвета меньше ее кулака хватило, чтобы совсем одуреть. С другой стороны, Раллен, надо думать, уже год хлещет его каждый день. Кто знает, сколько он способен переварить. Очень может быть, что зря она подбивает его напиваться; вдруг он от каждого глотка только набирается сил, не теряя ни рассудка, ни чувства времени. Однако ничего другого Гвенне не пришло в голову.

– Хорошо, что мне ум ни к чему, – сказала она. – Против тебя-то…

Последние слова возымели действие. Вояки Раллена неуютно зашевелились, бросая косые взгляды то на нее, то на лича. Какое бы представление ни задумал Раллен, Гвенна явно выбивалась из своей роли.

– Давай я тебе объясню подоходчивей, – громче прежнего заговорил Раллен (мерещится или он больше прежнего комкает слова?). – Я буду тебя мучить. Потом буду мучить сильнее…

– Ну, мучай, – перебила Гвенна. – Давай начинай. К чему столько слов?

Раллен оскалился, растянув губы. Сжал кулак, и Гвенна почувствовала, как болезненно прогибаются ребра. Он ткнул в нее пальцем:

– Я с удовольствием всажу тебе нож между сисек, но прежде ты удовлетворишь мое любопытство по нескольким пунктам. Будь ты способна понимать советы, я бы посоветовал: отвечай прямо, тогда я убью тебя быстро. Но ты же всегда была тупой и упрямой, так что придется обратиться к «Применению и методам».

Раллен улыбался, словно видел, как в ней горячим угольком беззвучно разгорается страх.

Полностью том назывался «О применении, методах и недостатках пытки». Познакомившись с этой книгой на третьем году обучения, Гвенна решила, что ничего страшнее не видела. На каждой странице выведенные тушью иллюстрации – каталог мучений. Люди с содранной кожей, избитые, переломанные, вскрытые так медленно и тщательно, что не умирали даже при извлечении различных органов. Она знала, что этого не миновать, но все равно от одного названия внутренности будто поплыли.