Отринув страх, Гвенна оставила в голосе одно равнодушие:

– Вообще-то, ты ошибаешься. Ты уже покойник. – Она заставила себя улыбнуться. – Просто ты пока не в курсе.

Наглость этого заявления граничила с безумием. Раллен бросил на нее тупой взгляд, покосился на стропила крыши, потом на дверь, словно ждал, что кто-то вот-вот ворвется в нее. А потом снова поднес к губам чашу.

Возвращение через кента на остров-ступицу, а оттуда в тихий пыльный подвал капитула хин труда не составило. Труднее было уговорить Длинного Кулака остаться. Шаман явно воображал, что просто войдет в зал Тысячи Деревьев, потребует ответа, а не получив его, будет рвать людей по швам, пока не добьется желаемого. Каден не взялся бы отрицать, что такое возможно. Он плохо представлял пределы Владыки Боли.

Но не все решается грубой силой, и здесь был как раз такой случай. Как знать, где Адер укрыла Тристе, кто ее охраняет и что они сделают, если ургульский вождь явится в тронный зал с мечом в руке, играя мускулами под изрезанной шрамами кожей. Может, Длинный Кулак и был богом, но божественная сила застилала ему взгляд на слабость избранной им плоти.

– Адер не станет с тобой говорить, – убеждал Каден. – Она тебя ненавидит. Она против тебя целый год сражалась.

– Ее воины сражались с моими воинами, – угрюмо усмехнулся Длинный Кулак. – Это другое.

– Ты думаешь, ее саму легче будет убедить?

– Боль развязывает язык.

– А что станет с Тристе, пока ты развязываешь языки? – спросил Каден. – Провести тебя в Рассветный дворец незаметно не выйдет – увидят десятки людей. Камера с кента под охраной. Стражи известят Адер раньше, чем ты до нее доберешься. Она велит вывести Тристе из города быстрее, чем ты пустишь ей первую кровь.

Шаману очень не понравились его рассуждения, но в конце концов он позволил себя уговорить.

– Даю тебе один день. – Длинный Кулак выкладывал слова, как ножи. – За день ты должен выжать из сестры правду и вернуться. Если не вернешься, я сам приду.

Уточнений не требовалось.

На острове с кента стояла ночь, осколками льда блестели звезды. А в Аннуре солнце поднялось высоко в небо, наполнило беседки дворцовых садов золотистым светом, протянуло долгие тени по кипарисовым аллеям. Удачное время. На полуденный перерыв Адер покинула зал Тысячи Деревьев, и Каден застал ее в кабинете, где она корпела над бумагами.

– Каден…

Она скользнула взглядом по столу с документами и отодвинула от него кресло. Вокруг ее глаз пролегли темные круги, и волосы, хотя через час ей полагалось воссесть на Нетесаный трон, висели неприбранными прядями. Удивляться не приходилось, тяжесть власти измотает кого угодно, но ведь Адер такая ноша была привычна. Она год провела в бегстве и в борьбе, не меньше Кадена повидала опасностей. И если сейчас она так измучена… Значит, плохи дела. Значит, что-то пробрало ее до костей. Она на себя была не похожа, хотя голос остался сильным и язвительным.

– Значит, решил все-таки вернуться. Я уже думала, ты отказался от Аннура.

– Нет, – покачал он головой.

Адер хихикнула:

– Мне было бы спокойней, понимай я, чего ты, Интарры ради, пытаешься добиться.

Каден бросил взгляд через плечо. Тяжелая инкрустированная дверь кабинета была закрыта. Он снова повернулся к сестре, всмотрелся в ее пылающие глаза, силясь прочесть что-то в огненных переливах. Жрецы Интарры уверяли порой, что видят в огне кто будущее, кто истину. В радужках сестры Каден не нашел ни того ни другого. Огонь как огонь: холодный, яркий, совершенно непостижимый.

– Где Тристе? – тихо спросил он.

Он бы поискал более тонкий подход, если бы не подозрение, что на тонкости у него не хватит ни умения, ни времени. Каждый час неизвестности приумножал опасность. Что же, если правду не вытянуть хитростью, он попробует ошарашить сестру в надежде, встряхнув, добиться правдивого ответа. Адер едва заметно округлила глаза. Дыхание ее на короткий миг замерло.

– Умерла, – ответила она, почти не промедлив и изобразив на лице мрачную мину. – Не могу оплакивать лича, но, зная, что тебе она была близка, сожалею о твоей потере.

Она хорошо играла. Прекрасно играла. Пусть себе. Каден сел напротив, поймал и удержал ее взгляд:

– Она не умерла. Ты подменила ее другой женщиной, которую убила, чтобы скрыть исчезновение Тристе.

Адер слабо, но упрямо покачала головой:

– Зачем бы мне это делать?

– Не знаю и не хочу знать. Главное, ты вывела Тристе из тюрьмы, где она была в безопасности.

Наблюдая за сестрой, Каден окончательно перестал сомневаться. Правда, как ни старалась Адер ее скрыть, тысячей штрихов отображалась на ее лице.

– Отчего тебя так заботит судьба лича-убийцы? – спросила она, помолчав.

Каден, в последний раз взвешивая заготовленные слова и риск, пропустил вызов мимо ушей. Что бы ни объединяло их с Адер после возвращения сестры в город, она продолжала ему лгать – лгать о Валине, а может быть, и о многом другом, о чем он не подозревал. Она ему не доверяла, а он, уж конечно, не доверял ей. То, что она оставила попытки разнести вдребезги республику, вовсе не означало, что они теперь на одной стороне. Будь у него выбор, он поступил бы иначе, но выбора Каден не видел.

– Она не обычный лич, – сказал он наконец. – Так же как Длинный Кулак – живой сосуд для Мешкента, Тристе носит в себе Сьену.

Адер открыла рот, чтобы ответить, – и закрыла. Она долго, настороженно изучала его из-под век. Каден выдержал ее взгляд и ждал, не давая сбиться пульсу. Он понимал, что утверждает невероятное. Ему легко представлялось, как Адер презрительно расхохочется, наотрез откажется говорить о пропавшей девушке. И с чем он тогда останется? Вернется к Длинному Кулаку, признается в неудаче, распахнет настежь двери Аннура, предлагая сестру Владыке Боли в надежде, что шаман своими варварскими средствами вытянет из нее правду? Нерадостный путь, но они дошли до точки, откуда все пути были безрадостны, все вели в холод, в тень, в сомнение.

– Что ж, тогда, – тихо заговорила наконец Адер, оторвав его от грустных размышлений, – это, дери ее Кент, катастрофа.

– Ты мне веришь?

– По двум причинам. – Адер подавилась смешком. – Во-первых, такого бреда не выдумаешь. А во-вторых, тогда становится понятно.

– Что понятно?

– Почему ил Торнья пошел на такой риск.

– Ил Торнья? – спросил Каден, покачав головой.

– Это была его идея. Он хотел ее смерти. Очень хотел.

– И чем же он рисковал? – спросил Каден, сглатывая подступивший к горлу ужас.

Адер ткнула себя в грудь:

– Мною. Императором. Он рискнул моей жизнью и моим положением в Аннуре, моей поддержкой, обеспечившей ему власть над войсками, – лишь бы добиться ее смерти.