— Да, — неожиданно решительно произнесла Тайм и почувствовала себя лучше, выговорив это. — Да.

Спиндл ответил:

— Я тоже чувствую себя немного странно. Хм... хм.

Хм. Это слово повисло между ними, и Тайм вдруг рассердилась.

— Ну, Спиндл?

— Хм, — повторил тот, на сей раз осмелившись посмотреть на Тайм. Она ответила на его взгляд.

— Э-э, — протянул Спиндл, неловко переступая лапами.— Наверное... нам лучше... пойти...

Звук его голоса медленно растаял, они продолжали смотреть друг на друга, и Спиндл обнаружил, что это приятно, приятнее, чем куда-то идти. Потихоньку они придвигались все ближе друг к другу.

Спиндл сказал:

— Я не очень-то силен в этом.

Тайм посмотрела на него.

— Верю, что не очень, — согласилась она, но не отвернулась, и Спиндл оказался так близко, что почти коснулся ее. — Да и я, кажется, не лучше, — добавила Тайм ободряюще.

— Я тоже так думаю, — заявил Спиндл. — Я хочу сказать, помощи от тебя немного. Они теперь были так близко друг от друга, что, если бы кто-нибудь подвинулся на волосок... если бы... и оба подвинулись.

— Ммм, — вздохнула Тайм.

Спиндл расплывчато, как в тумане, видел деревья, и корни, и небо, потому что перед его глазами был мех Тайм, а голова кружилась от запаха ее тела.

— М-м-м! — произнес он, поскольку оказалось, что это такое же хорошее выражение чувств, как любое другое. — Тайм? — позвал Спиндл.

— М-м-м... м-м-м? — прошептала она, и Спиндл почувствовал блаженство — его бока коснулся ее бок, теплый, восхитительный; похожего ощущения он не испытывал никогда в жизни.

Они не переставали осторожно касаться друг друга, затем осторожное прикосновение превратилось в объятие, Тайм завздыхала, а Спиндл застонал, и не существовало в эти минуты во всем кротовьем мире ничего, кроме того, что они чувствовали по отношению друг к другу.

— О-о-о-ох? — вздохнула Тайм.

— Да! — произнес Спиндл более самоуверенно.

Наступила тишина. Солнце светило на них, и глаза их были закрыты. Они ласкались друг к другу и так и этак, по-разному, долго-долго, пока их вздохи не стали чем-то большим, чем просто вздохи, а солнечный свет в лесу засиял так, словно достиг состояния иступленного восторга, заливая их золотом, яркостью, сверканием, унося их вздохи к самому небу.

Спустя некоторое время свет опять поблек до обычного своего состояния, а они обрели легкое изящество, которое появляется у кротов после занятий любовью. Спиндл заметил глубокомысленно:

— Любовь — странная штука.

— Да, это верно, — согласилась Тайм.

После этого они долго молчали. Потом Спиндл, обретя большую уверенность в себе, попробовал привлечь Тайм к себе поближе, а она, слегка сопротивляясь, заставила тащить себя с большей силой. Потом она пришла к нему, а он к ней, и то, что они делали, кроты делали миллионы раз до них, и, пока будут живы любящие друг друга кроты, это будет для них так же прекрасно, как было для Спиндла и Тайм, потому что они были кротами, которые собрали все свое мужество, дотянулись лапками друг до друга и нежно коснулись один другого.

Гораздо позже разговор между ними возобновился.

— Спиндл?

— М-м-м?

— Что мы делали?

— Когда?

— Раньше.

— Искали Бэрроу-Вэйл.

— Может, поищем сейчас?

Спиндл поднялся и потянулся. Тайм понюхала воздух. Спиндл в ответ тоже понюхал воздух. Оба не чувствовали голода, хотя с утра не ели ни крошки.

— Что я делал? — спросил Спиндл.

— Потягивался, — ответила Тайм.

— Угу, — лениво отозвался Спиндл.

Они не спеша поднялись, пошли и без всякого труда отыскали Бэрроу-Вэйл.

В центре его, окруженный деревьями, вытянув рыльце на солнышко, дремал Триффан.

— Вот вы где! — приветствовал он Спиндла и Тайм, заслышав их шаги задолго до того, как они вышли на поляну. Триффан улыбнулся, увидев, что впереди идет Тайм, а Спиндл за ней, что у него чуть глуповатый, но гордый вид, совершенно иной, чем был прежде.

— А где Монди? — спросила Тайм.

— Пошла обратно, наверх, — объяснил Триффан. — А вы, я вижу, времени не теряли.

Спиндл и Тайм ничего не ответили, но по тому, с какой нежностью они посмотрели друг на друга, Триффан понял, что свершилось то, что представлялось неизбежным всем знавшим их кротам.

— Ну вот, это Бэрроу-Вэйл, — сказал Триффан и повел их вокруг поляны, рассказывая о собраниях старейшин, проводившихся, когда были еще живы Халвер и Мандрейк; и Рун приходил на них. Добрые кроты и злые, все они уже умерли, оставив после себя разрушенную систему.

Потом Триффан повел Спиндла и Тайм вниз, к Болотному Краю, месту загадочному и мрачному.

— А нельзя спуститься и пройти по ходам? — спросил Спиндл.

— Лучше этого не делать,— ответил Триффан.— Комфри установил правило: оставить тоннели в покое в течение двух поколений.

— И их ни разу не чистили? — опять спросил Спиндл.

Триффан покачал головой.

— Ну, теперь им понадобятся настоящие уборщики системы, так что, может, они возьмут нас! Ты и я, Скинт и Смитхиллз — мы быстренько вычистим эти ходы!

Триффан ничего не ответил. Время заниматься этим еще не пришло, сначала нужно было сделать многое другое. Здешняя система не была готова для возрождения, ей предстояло еще какое-то время пребывать в запустении, с ходами, где будет скапливаться пыль, с обвалившимися норами. Жизнь, которой ее лишили чума и пожар, вернется не скоро.

Пока они бродили то тут, то там, день стал клониться к вечеру, и в воздухе почувствовалась прохлада.

— Я рада, что ты привел нас сюда, — сказала Тайм.— Мне кажется, будто я познакомилась с системой, которая будет играть важную роль... в нашей жизни..— Она протянула лапу Спиндлу, и Триффан обрадовался, увидев, что они начали открыто проявлять свою любовь.

— Ладно, — проговорил он, — пора идти. Я пошел домой... Вы ведь найдете дорогу обратно?

С этими словами он покинул их и двинулся в обход, через Болотный Край и Истсайд. В глубине души он надеялся, что, может быть, по пути ему удастся найти остатки норы, где когда-то жила Ребекка и которую она сама ему показывала, норы, куда Меккинс, самый великий из кротов Болотного Края и самый любимый, принес крошку Комфри, чтобы у Ребекки было существо, которое она могла бы любить, после того как погибло ее первое потомство.

Триффан чувствовал себя каким-то