В Эссене была такая же разруха! Надо сказать, что, взобравшись на груду обломков, можно увидеть весь город, вернее, все, что осталось от него, что с севера на юг, что с востока на запад. В нем не уцелело ничего! Придите посмотреть на это сегодня. Все развалины собраны в насыпи и засыпаны землей, продуманно формируя зеленые лесистые холмы, отделяющие жилые районы от индустриальных, пряча последние от глаз местных жителей.

Я, как и Пьер с Карлом, уже не помню, где мы нашли ночлег на пути между Падерборном и Дюссельдорфом, но 14 мая мы прибыли в последний. Здесь мы столкнулись с серьезной проблемой: как переправиться через Рейн. Переплыть через него невозможно, и люди, которых мы спрашиваем, уверяют нас, что весельных лодок нет нигде! Оккупационные силы уничтожили все те лодки, которые не конфисковали. Мы совещаемся между собой и решаем обратиться в центр помощи иностранным рабочим. Местные показывают нам, где он находится. Однако прежде, чем отправиться туда, я хочу воспользоваться небольшим преимуществом нашей относительной свободы, пока она у нас еще есть. И еще хочу обменять свой велосипед, если получится, на еду и сигареты. Мои товарищи бросили свои просто так. Мы немного поблуждали по пригородам, менее разрушенным, чем центры городов, через которые прошли в последние дни. Наконец встретили студента, которого нам послало само Провидение. Его заинтересовал мой велосипед. Студент жил в доме пекаря, которому наверняка придется по душе подобная сделка. Я иду с ним до дома и пятнадцать минут спустя выхожу с тремя буханками хлеба и несколькими пачками сигарет.

Теперь уже пешком мы направляемся в центр регистрации, о котором я уже упоминал, но не спешим. Это двухэтажное здание из кирпича и песчаника. Перед ним большой двор, отгороженный от улицы высокой стеной. Посреди стены большие кованые распашные ворота. На прислоненном к стене стуле «часовой», белый американский солдат в опереточной шляпе на голове и с автоматом на коленях. Он «стоит» на посту – сидя! Рядом с ним черный, в такой же униформе. Вот так встреча! Но нам нужно войти. Провожает нас черный солдат, который показывает нам регистрационный офис. Во дворе не менее 200 человек. Мужчины, женщины и дети, все вперемешку. Здесь есть даже целый оркестр вместе со своими инструментами!

Мы заходим в офис, где скрываем свои настоящие имена и заявляем, что в Германии находимся как добровольные иностранные рабочие. За столом несколько типов сверяются со списками; одни из них бельгийцы, другие американцы. Разумеется, нас в списках нет. Поскольку у нас нет документов, нам выдают небольшие картонные удостоверения перемещенного лица с нашими именами и фамилиями. Само собой, выдумать фальшивые имена было совсем несложно. Затем нам говорят, чтобы мы нашли себе место в здании и ожидали следующей отправки.

Поскольку погода стоит чудесная, на первое время мы устраиваемся во дворе. Несколько музыкантов из оркестра, который мы уже видели, поют под аккомпанемент гитары. Они голландцы. Это эстрадный оркестр, работавший в какой-то из немецких концертных организаций. Мы перекидываемся парой слов, но, дабы не смущать их, предусмотрительно не задаем вопросов. Но я уверен, что у них насчет нас ничуть не меньше сомнений, чем у нас насчет их. Следует проявлять осмотрительность, и мы будем осторожны настолько, насколько это необходимо. В толпе наверняка есть люди в таком же, как и мы, положении, но как нам узнать их, да и зачем? Мы не заводим знакомств. Здесь мы проводим две ночи, а на следующее утро во дворе выстраиваются ожидающие нас грузовики. Нас приглашают грузиться в них, и колонна трогается с места.

Итак, ранним утром 16 мая мы прибываем в Вервье, и грузовики высаживают нас, если я не ошибаюсь, возле школы Сен-Клер. Там нас размещают в классных комнатах и других помещениях второго этажа. Представьте мое изумление от встречи здесь с Ах. М. и его женой. Это брат одного из моих лучших друзей, погибшего под Новой Будой в феврале 1944 года. Более того, я совершенно случайно оказался на его свадьбе в 1943 году во время моего выздоровления в Спа.

В легионе он не состоял. Наверняка позднее отправился в Германию, возможно, чтобы устроиться там на работу. Дабы не вызвать подозрений, мы перекинулись всего лишь парой осторожных фраз, поскольку если один будет арестован, то нас могут связать друг с другом, и тогда арестуют всех. Лучше притвориться, что мы незнакомы. Немного погодя встречаем еще одного нашего товарища, Б. Он служил в легионе, в том же контингенте, что и я. По обоюдному согласию, после краткой беседы, тоже делаем вид, что не знаем друг друга. Тем не менее он успевает поведать мне, что намерен попытаться вернуться к семье, которая живет в Бретании (Франция), и просит, чтобы я, если вдруг встречу его отца, сказал ему об этом и успокоил его. Хотя я незнаком с его отцом. Они из района Шарлеруа, а я из Брюсселя. И все же…

В центре школы, в глубине, находится несколько будок, приспособленных под bureau de change, обмен валюты. Здесь меняют 1 марку на 1 франк, хотя еще в сентябре за марку давали 12,5 франка. Неожиданный доход для банкиров и государства. Пока я меняю деньги, успеваю заметить, что стена позади будок повреждена и в крайнем случае может послужить путем для побега. В нашем нынешнем положении все чувства подчинены инстинкту самосохранения, и от внимания не ускользает даже малейшая мелочь, тем более что нам придется предпринимать какие-то действия. Когда мы только появились в школе, нам объявили, что мы обязаны явиться в Bureau de la Sûreté, службу безопасности, дабы пройти проверку на благонадежность. Впервые я слышу это слово, во всяком случае в таком его смысле.

Офис этой службы находится на первом этаже, справа от porte cochère, въезда для транспорта. Мы ненадолго возвращаемся в «нашу» комнату, чтобы составить план. Мы здесь одни, все остальные уже внизу, ожидают отправки или все еще находятся в службе безопасности. Я считаю, что нам будет лучше разделить риск и до последнего тянуть с визитом туда. Вот почему я предлагаю, что пойду первым, а другим подождать, чтобы посмотреть, пройду ли я проверку. Если у меня это не получится, они будут знать, что им лучше всего скрыться.

Поскольку в коридоре и во дворе уже собрались группы людей, мы больше не можем ждать. Я спускаюсь вниз и захожу в офис, где предъявляю чиновнику свое удостоверение, единственный документ, который у меня есть. Пока другие сверяются со списками, я отвечаю на несколько вопросов. Чиновник тычет указательным пальцем в одно имя. Это один из моих братьев, который на четыре года старше меня. Я говорю ему, что это наверняка однофамилец, поскольку я уверен, что у меня нет родственника с таким именем. Они коротко совещаются, но в конце концов меня признают благонадежным, поскольку видят, что мне явно не 26 лет. И тем не менее на какой-то момент я почувствовал, что подо мной припекает. Пришлось сохранять спокойствие и делать невинный вид.

Только я выхожу из офиса, как вижу, как туда входит Пьер. Он не дождался моего выхода, как мы договаривались, но совершенно очевидно, что это никак не повлияло бы на дальнейший ход событий. Очень быстро Пьера разоблачили, поколотили и арестовали! Удары сыпались на него градом, а я совершенно ничем не мог ему помочь. Мое вмешательство не привело бы ни к чему, тем более что в офисе находилось не менее 20 человек. Меня тоже просто-напросто арестовали бы, не дав ничего предпринять. Тяжело пережить такое, особенно учитывая, что Пьер недавно был ранен. Меня переполняло чувство бессилия и стыда, поскольку нам не свойственно бросать товарища в беде.