Диспозиция четырех валлонских рот во время боев у Альтдамма (ныне в черте польского Щецина), 17–19 марта 1945 г. (из архива Э. де Брина, взято у Р. Деверси)

Двигаясь с великим трудом, Пьер говорит, что рассчитывает на возвращение в Бельгию. Его единственное желание – повидать свою мать. Мать сейчас осталась совсем одна, потому что отец Пьера стал жертвой подлого убийства, пока сам он был на фронте. Война не щадит никого, но его отец погиб не на войне. И если война тяжела для всех, то для некоторых она в сто раз тяжелее! Мы с Карлом подумывали о том, чтобы остаться в Германии и затеряться среди местного населения. Это было бы несложно сделать; для этого имелись возможности, и мы просто ждали лучшего варианта. В Германии так много погибших и такое большое число до сих пор числящихся пропавшими без вести, что теперь здесь отчаянная нехватка рабочих рук для восстановления страны. Одна из таких возможностей как раз подвернулась нам. Мы с Карлом уже обсуждали ее как вариант, но после встречи с Пьером без малейших колебаний решили остаться с ним. Ясное дело, мы не смогли бы бросить его.

Я, как и мои друзья, теперь не помню, где мы провели эту ночь. Однако я точно помню, что на следующий день, рядом с Гадебушем, нас взяли в плен канадцы, не знаю, к лучшему это или худшему.

И все-таки мы оказались застигнутыми врасплох, потому что, несмотря ни на что, мы не оставляли надежду и желание добраться до Фленсбурга и присоединиться там к по-прежнему хорошо организованным частям. Мы просто не могли полностью отринуть эту идею. Внезапно, сразу за поворотом дороги, мы наткнулись на группу солдат с направленными на нас автоматами. Что мы могли поделать? У нас больше не было оружия, если не считать жалкий пистолетик Карла, который он припрятал и держал при себе. Если бы мы только оставались настороже, если бы мы только проявляли больше бдительности, то что могли бы мы сделать? Имело бы сопротивление хоть какой-то смысл? И что бы случилось с другими солдатами, в основном безоружными, рассеянными по всему этому участку дороги? Тем более что на следующий день, 5 мая, мы узнаем, что Großadmiral, гроссадмирал Дёниц, отдал приказ о прекращении огня на всем Западном направлении!

Взявшие нас в плен солдаты направили нас в низину, где уже были собраны тысячи военнопленных всех родов войск. По ходу дела мы узнаем, что, помимо других мер принуждения, «союзные» солдаты не скупятся, ничуть себя не сдерживая, на удары прикладами всех пленных, до которых могут дотянуться, включая несколько немецких медсестер! Попав в низину, мы видим уже сформированные колонны, которые уходят оттуда. Мы тут же затесываемся в их ряды. Думаю, лучше здесь не задерживаться!

В этой колонне прикладами больше не подгоняют, во всяком случае я такого не вижу. С другой стороны, наши конвоиры, словно грубое мужичье былых времен, отбирают у пленных часы, обручальные кольца и награды! Раньше я ни за что в такое не поверил бы, поскольку немецкие власти никогда не упоминали это в своей пропаганде. И, как видите, я до сих пор находился в плену иллюзий! Мы избежали грабежа, поскольку затесались в самое начало колонны, по крайней мере в ту ее переднюю часть, где он уже закончился. Тем более что колонна уже тронулась в южном направлении.

Мы единственные «молодые» среди наших ближайших соседей, за исключением юного голландца – как и положено, высокого и белокурого, который тут же прибился к нам, и мы быстро познакомились. Через несколько минут мы решили бежать при первой же возможности. Затем мы тратим полчаса на наблюдение за колонной и поведением конвоиров, чтобы решить, как лучше устроить побег. В результате делаем вывод, что бежать будет несложно, причем с минимальным риском. Дорога петляет среди леса, а вооруженные конвоиры рассредоточены вдоль всей колонны и находятся в 100 метрах друг от друга, то есть на каждые 100 метров приходится всего один конвоир, когда слева, а когда справа от колонны. Нам нужно только дождаться поворота, и желательно, чтобы конвоир позади нас повернулся к нам спиной или смотрел в другую сторону.

Через час такая возможность появляется, и мы не ждем следующего случая. Вдоль дороги, чуть пониже ее, лес. Мы уже предупредили тех, кто шел рядом, о своих намерениях, дабы для них это не стало неожиданностью и чтобы избежать нежелательной реакции с их стороны. Парочка из этих «стариков» была против, и они старались отговорить нас. Однако другие поддержали нас и заставили этих «умеренных» замолчать. Один прыжок, и мы в кювете, еще несколько, и мы исчезаем в лесу. Буквально через несколько минут мы находимся на маленькой ферме и наблюдаем за движущейся по дороге бесконечной колонной, которую только что покинули. Впустивший нас человек рискует, но ничуть не колеблется. Он дал нам рабочую одежду. Теперь нам, в этой одежде, предстоит затеряться в толпе. Мы больше не можем оставаться солдатами, по крайней мере внешне. Мне тяжело пойти на это, очень тяжело. Я чувствую себя униженным, как никогда. Не то чтобы я стремился к армейской карьере, однако крайне досадно расставаться с формой таким образом. Нет ничего позорного в том, чтобы оказаться солдатом побежденной армии, особенно если армия сражалась, как никакая другая, потерпев поражение лишь благодаря неистощимым ресурсам и вооружению своих противников. Что вовсе не означает, будто их хорошенько не побили, по крайней мере многих из них. Причина нашего поражения кроется не в трусости и в недостатке боевого духа. Унизительно то, что приходится скрываться! Однако это необходимо, если мы не желаем сгинуть в плену и хотим попытаться вернуться на родину всеми возможными способами и как можно скорее.

Необходимо так действовать, потому что административная система, которая теперь, после прекращения огня, несомненно будет незамедлительно установлена, сделает любые наши ухищрения более сложными или вообще невозможными. И мы получили подтверждения этому непосредственно от товарищей, месяцами содержавшихся словно дикие звери под открытым небом в чистом поле, без крова над головой, даже без палаток, в Нойенгамме, Фаллингбостеле и других местах, до самой осени. Один из моих братьев испытал на себе все это, в любую погоду, с минимумом еды, если она вообще была. Зачастую пленные оставались по нескольку дней и даже по нескольку месяцев совсем без еды уже после окончания войны, когда у победителей не было отговорок в виде проблем, связанных с боевыми операциями. Что можно было понять тогда, не могло быть оправдано сегодня! Канадский историк Джеймс Баск приводит тому блестящие подтверждения.

Хорошо, что мы решили бежать. Предприняли нужное действие в нужный момент! Облачившись в рабочую одежду и утолив жажду, мы покинули такого дружелюбного к нам хозяина. Лучше не мешкать. Выразив свою благодарность и крепко пожав руки, мы оставили ферму и исчезли в лесу. Разумеется, не могло быть и речи, чтобы вернуться на дорогу, где идет колонна наших товарищей-военнопленных, из которой мы только что бежали.