Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А тут еще Колька, как назло, будто бы хотел сказать: «Да нет, судьба, именно судьба!»
– А друзья не называли вас Дантесом? – спросил он у американца, многозначительно взглянув на меня.
– Извините?
– Не обращайте внимания, Дан, – встрял я. – Скажите, где вы так хорошо выучили русский?
– А, это! – Парень улыбнулся. – Брал в школе. Папа говорил: «Сын, учи русский! Вырастешь и поедешь в Россию работать! Рабочий русского завода имеет столько денег, сколько у нас не имеет…» Нэшнл лиг бейсболман… Как это по-русски?.. Не важно… Знаменитый спортсмен!
«Ну естественно, – подумал я. – Велика важность, спортсмен… Какая от него польза, кроме как самому себе, что здоровый он, как кабан? А рабочий ценный продукт производит…»
– Хорошие у вас школы, – не скрывая удивления, заметил Лобановский.
– Школы? Школы о’кей, хорошие. – В том, как именно Дантес (хотелось мне или нет, но Данкана Теса называть для себя иначе я уже не мог) признал этот факт, мне почудилась недоговоренность. Кажется, он хотел сказать нечто вроде «школы-то хорошие, только жизнь хреновая», но не стал развивать свою мысль.
Или он что-то совсем другое подразумевал? Может, не настолько и хорошо он владел русским языком, ошибся в интонации, а на самом деле имел в виду «Школы ваши – дерьмо»?
Последнее, вероятно, тоже имело отношение к истине, потому что его вроде бы соотечественник Тексас Ро Масакр не понимал по-русски ни полслова. Отключившись от бортового переводчика «Горыныча», он стал совершенно беспомощным. Тексас застенчиво улыбался и, явно не зная, куда пристроить руки, все время потирал затылок, точнее – задний сегмент шлема-бронесферы.
– Ну, братие, теперь и чарку пропустить не грех, – торжественно сказал Егор Кожемякин, извлекая на свет объемистую берестяную фляжку.
– Э, постой-ка, Егор… Так ведь дышать-то здесь нельзя! Везде криптоновая атмосфера!
– Я тебя не дышать приглашаю, мил-друг, а горькой выпить!
Свинтилов и техники засмеялись. Даже белобрысый Петя, подлец.
Коля похлопал меня по плечу.
– Все-таки одичал ты, Сашка, – сказал он. – Ты вспомни вообще, как скафандр устроен!
– А-а-а, вот я олух! Действительно одичал!
При проектировании скафандра «Гранит-2» конструкторы предусмотрели все и даже больше. В частности, такую ситуацию, когда надо человека напоить, а открыть забрало условия не позволяют. Скажем, языки пламени кругом и угарный газ с дымом вперемешку.
Для этого в горловой бронедетали сделана поилка. Она рассчитана в первую очередь под типовые тюбики с трубочками, но можно с ней работать и методом простого налива.
Снимаем предохранительную крышечку и заливаем жидкость в наружный приемник. После чего крышечку завинчиваем и включаем микронасос. Жидкость прогоняется через фильтры и поступает в небольшую емкость, которая находится уже на внутренней стороне скафандра. А из емкости к тебе в рот сама выдвигается трубочка. И пей-веселись!
Конечно, муромская старка через трубочку – преступление против самого духа исконной русской культуры. Старку, мил-други, надлежит потреблять из такой же, как сама фляжка, аккуратной берестяной чарочки на осьмнадцать золотников ровно. И чтобы с моченым груздем обязательно, а пуще того – с рыжиком…
И занюхивать, занюхивать всенепременно! Обязательная часть ритуала! Пышной шевелюрой боевого товарища!
Шутка.
Эх-ма, ладно…
Наливай, Егор, и – понеслась! Кто не умрет – живым останется!
– Чтобы не последний! – провозгласил Кожемякин типично муромский тост.
Мы хлопнули, точнее сказать – соснули. Все, кроме Дантеса.
– О, найс виски, найс виски! – оживился Тексас Ро.
Дантес довольно холодно перевел:
– Мой друг из субдиректории Центральная Калифорния говорит: хорошая водка.
– Ты ему скажи, Данушка, что это не водка никакая, а старка, – попросил Егор. – Или ладно, пусть его… А сам-то почему не выпил?
– Спасибо, я сыт.
– При чем здесь сыт?! Это не еда, а лекарство. От кручины.
– Егор, да не цепляйся ты к собрату по Великорасе, – сказал Коля. – Может, он непьющий.
– Да-да, хорошо! Непьющий! – закивал Дантес.
– Ну и ладно, нам больше останется, – с неожиданной легкостью отступился Кожемякин. – Кому повторить?
– Спасибо вам, Егор Северович, но меру надо знать. Лучше меньше, да чаще. Пойдем мы работать, – церемонно откланялся один из старших техников и знаками отозвал всех своих коллег.
В самом деле: по правилам техники должны были, не дожидаясь приказа, осмотреть флуггеры, устранить мелкие неисправности, пополнить запасы ГСМ и боекомплект твердотельных пушек (если таковые имелись). После этого требовалось поставить несколько полностью подготовленных к вылету машин на катапульты – на боевое дежурство.
А вот мы вплоть до дальнейших распоряжений командования имели полное право даже задрыхнуть. Единственное, что вменялось нам в обязанности, – находиться в непосредственной близости от своих машин.
– Эт-то что тут за кабак?!
Мы обернулись. Ой, мамочки… Белоконь!
Ну, сейчас начнется… «Это вам не бардак!.. Это российский военфлот!.. Гвардейский авианосец!.. В неустановленное время! В неустановленном месте! Распитие спиртных! О вашем проступке будет доложено!»
Но Кожемякин ничуть не смутился. Как равный Белоконю по званию и старший по возрасту (впрочем, младший по должности) он, не подумав даже спрятать флягу, с вызовом ответствовал:
– Горькую пьем, Андрюшка!
Белоконь, к моему громадному изумлению, вроде как даже улыбнулся.
– Да ясно, что не сладкую…
– Как леталось, сокол занебесья?
– Три борта потерял… – вздохнул Белоконь. – Но и мы в долгу не остались. Я одного завалил точно. Еще пять «Абзу» можно записать на групповой счет эскадрильи. В общем, «три-шесть» в нашу пользу. И ракет этих, «Рури», нащелкали, как семечек, несчетно… Но три пацана, черт… Жалко… Эх, налей-ка и мне, Егор.
«Вот так да! Неужели правду говорят, что война делает людей лучше?»
– Ну, за что теперь? – бодро осведомился Свинтилов. – За победу?
– За победу мы уже сегодня повоевали, – сказал Кожемякин. – Давайте по-человечески, а? Будем живы – будем здоровы!
– Постойте!.. Постойте-ка, товарищи, не пейте! – разволновался Лобановский. – Можно мне сказать?
– Молодым везде у нас дорога, – благословил мичмана Белоконь.
– Я предлагаю выпить… За моего ведущего лейтенанта Пушкина!.. Честно, без подхалимажа! Два вылета – и два раза товарищ Пушкин мне жизнь спасает!