— Господин Марголин, я не намерен именно с вами обсуждать размер суммы, которую хочу получить. Кажется, мы об этом условились… Из какого банка чек, также не относится к технической стороне дела. Вам определенно говорю одно — я согласен на чек, согласен на получение суммы… Кажется, что ещё говорить?

Бухгалтер изматывал юриста молчанием.

Тогда Марголин развил перед ним теорию, выдвинутую ещё в 1926 году бежавшим из Совдепии экономистом Николаем Кондратьевым, автором известного труда «Длинные волны циклов занятости». Первый подъем в мировом хозяйстве пришелся, согласно Кондратьеву, на 1850 год. Потом в 1874 году начался спад, продлившийся до конца века, а затем снова пошла волна подъема занятости до 1913-го…

Варвар вдруг проявил интерес, сообщив, что и в его стране предпочитают соизмерять статистические данные с 1913 годом. Разумно рассудил, что видит аналогии кондратьевским выкладкам в послевоенный период. Вдруг спросил, как Марголин относится к закрытию Соединенными Штатами в 1971 году «золотого окна», то есть к введению запрета на частные продажи золота за границу?

Эфраим Марголин истолковывал свое нарастающее раздражение тремя причинами. В конце концов, само их выяснение помогало ему сохранять необходимую сдержанность в отношении идиота… Во-первых, сам юрист одел пиджак и повязал галстук-бабочку в розоватых тонах. Севастьянов же удосужился явиться в обличье дешевого туриста, да еще, как разглядел Марголин, в брезентовых ботинках. Во-вторых, русский проявил себя до неприличия жадным и прямолинейным, туповато скучным собеседником. И в-третьих, он явно не отдавал себе отчета, какого масштаба дело обсуждается, с какими фигурами он ведет игру, а это могло обернуться прямым риском для самого Марголина, если бухгалтер вдруг сделается неуправляемым.

Эфраим Марголин чувствовал себя в роли председателя крупного банка, вынужденного просить взаймы десять центов.

— В чем заключался ваш конкретный интерес, господин Севастьянов, когда вы работали здесь, в Сингапуре, в группе Петракова? — спросил Марголин, когда они уже сидели за столиком в клубе.

— Ух, — простовато отреагировал русский. — Трудно теперь вспомнить… В общем, помнится, внимательно следил за нефтедолларами.

— За чем внимательно следили?

— За нефтедолларами…

Ел он по-американски. Растаскал венский шницель на куски, перемешал их с брюссельской капустой, переложил вилку в правую руку и принялся жевать все подряд. К пиву не притрагивался, и эта примитивная осторожность позабавила Эфраима. Он развязал галстук-бабочку, сунул в карман пиджака.

— Вы не могли бы, господин Севастьянов, подробнее сказать об этих нефтедолларах… Ну, за которыми вы внимательно следили…

— Могу, отчего же… Скажем, к торговцу нефти где-нибудь в Кувейте является банкир и предлагает выгодно поместить его деньги. Самое выгодное, это ясно, — дать взаймы не частному лицу, а государству. Как известно, государства, сколько бы ни должали, не разоряются…

— Потому и не разоряются, что ни одно государство никогда ещё не возвращало своих долгов полностью, — сказал Марголин. Соображения варвара поражали примитивной простотой и свежестью. Им хотелось вторить.

— Значит, не разорятся и банки, которым они должны… Посмотрите-ка, что это за корпорации! «Сити-бэнк», «Чейз Манхэттен», «Бэнк оф Америка», «Ферст Интерстейт», «Морган Гэрэнти», «Ллойдс»… Кто еще? Непотопляемые линкоры мировых финансов. И знаете, чем руководствуются правления этих гигантов?

— Чем руководствуются правления этих гигантов? — машинально повторил вопрос Марголин.

— Жадностью, господин Марголин. Самой примитивной и животной.

— Это смешно, знаете… Огромный механизм учета интересов и управления…

— И все-таки жадность. Как финансист, я знаю, что половину прибылей каждый из гигантских банков набирает по крохам за границей, в том числе и в этом городе, буквально на сотых долях процента от предоставляемых кредитов… А ведь ещё десять лет назад ни один из них не брался за такие мелочные операции. Я-то уж знаю.

— Вы, что же, иначе распорядились бы большими деньгами, окажись они в ваших руках?

— Это иное… Когда вы станете клиентом моего банка, господин Марголин, тогда я буду давать вам советы… Информация в наши дни — самая дорогая штуковина… Что же, подадут нам кофе?

Русский оборвал финансовые мечтания так, будто сидел с незнакомцем за кружкой бочкового в забегаловке возле Сим-Лим-сквер, а не в клубном ресторане «Пенинсулы».

Марголин кивнул старшему официанту, следившему за необычной парой возможно, что и из соображений её возможного исчезновения без оплаты счета.

— Два каппучини, — сказал юрист.

— Слушаюсь, сэр, — сказал официант, вышколенно пятясь от клиентов, один из которых совершенно не вызывал доверия из-за своей одежды.

Севастьянов, как показалось Марголину, беспричинно хохотнул и спросил:

— Куда девались менялы с улиц этого города, господин Марголин? Их заменили банкиры. Куда денутся потом банкиры? Они станут главами правительств. Так что ублажайте вашего банкира, господин Марголин, если он у вас имеется, ставьте ему выпивку почаще, располагайте к себе, завоевывайте его дружбу. Взгляните правде в глаза! Мир денег ужасно усложнился, и без специалистов не обойтись… Доверьтесь им. Они сами решат, куда вкладывать ваши деньги — в пивной завод на Таити, в свинобойни в Шанхае, в автостраду на Галапагосских островах или в государственные облигации в России… Какая вам-то разница?

— Ваш кофе, господа, — сказал официант.

— Нам не скоро на пристань? — спросил Севастьянов. — Хочется посмаковать каппучини…

— Вполне успеем, — сказал Марголин, посмотрев на настенные электронные часы. Он пользовался карманными, но ему не хотелось доставать эту исключительную вещь при варваре, чтобы не напороться на новую порцию дурацких вопросов и рассуждений.

— Обратите внимание, господин Марголин, — сказал Севастьянов. — Мы потратили два с лишним часа в компании друг друга, в компании, которая одинаково не лучшая для каждого из нас, а вперед ни шагу. Согласитесь, я вправе начать сомневаться в серьезности предложения господина Сурапато, да и нашей с вами встречи.

За последние пятнадцать лет своей юридической деятельности Эфраим Марголин лишь однажды испытал горечь поражения — на судебном разбирательстве дела Амоса Доуви или Ли Тео Ленга, хотя немыслимый по изобретательности довод в пользу подзащитного — о том, что он жертва происков русской разведки, — принес ему почти славу. Техасский и гонконгский суды отнеслись к его аргументам несерьезно… Если удастся купить этого русского, реванш состоится. Дело предстанет как внутреннее воровство, как нечто, случившееся в недрах их, русской системы. Будет оборвана нить, которую аудиторский совет все тянет и тянет, чтобы добраться в конце концов до Бруно Лябасти.

— Я не откликнулся на ваше желание получить чек «Бэнк оф Америка», господин Севастьянов, потому, что в глубине души был согласен с вами… Мне понадобилось время, чтобы поразмышлять о том, как с этим сработаются интересы стороны, которую я представляю. И только… Считайте, что ваше пожелание принято полностью.