На следующий день после капитуляции гарнизон Сарагосы прошел перед маршалом Ланном, сложил оружие, и солдаты были отправлены во Францию как военнопленные. Но так как их было 40 тысяч человек, то две трети из них по дороге сбежали и снова начали убивать французов, присоединившись к разным группам партизан, которые вели с нами ожесточенную войну. Многие из тех, кто вышел из Сарагосы, умерли от тифа, который они уже носили в себе. Почти полностью разрушенные улицы города были заполнены мертвыми и умирающими! Так что французов, из которых был сформирован новый гарнизон, тоже постигла эта болезнь.

Я сопровождаю Ланна в Лектур, Бордо и Париж, выполняя роль курьера. — Эпизод. — Отъезд в Аугсбург. — Мутон при Ландсхуте

Сарагоса была взята. Выполнив свою миссию, Ланн направился к императору в Париж, чтобы сопровождать его в Германии, где война с Австрией казалась неизбежной. Путь от Арагона до Бидасоа мы проделали верхом. В Пиренеях недалеко от Памплоны на наш эскорт напал отряд знаменитого партизана Мины. Слуга маршала, который обычно скакал впереди его кареты, был убит.

В Сен-Жан-де-Люзе маршала ждал его экипаж, и он предложил в нем места Сен-Марсу, Ле Культё и мне. Я продал лошадей, а де Вири взялся доставить моего слугу. На роль курьера сначала попробовали одного из камердинеров маршала, но он не подошел. Форейторов не было, и мы трое — Ле Культё, Сен-Марс и я — предложили себя в этом качестве на три станции каждый. Я понимал, что мне нелегко будет скакать во весь опор с почтой, едва оправившись после двух ран, но я надеялся на свою молодость и крепкий организм. Когда я заступил на дежурство, была темная ночь, разразилась сильная гроза. К тому же передо мной не было ни одного форейтора, как это обычно бывает с нарочным, доставляющим депеши, и я оказался в трудном положении. Моя лошадь попадала в ямы, карета наезжала на меня, я не знал, где располагались почтовые станции, а в такой темноте и в такую погоду найти их было трудно. Ко всем несчастьям я долго ждал парома на берегу Адура напротив Переорала и очень продрог. Когда я снова оказался в экипаже, я дрожал и мои раны болели. Из таких эпизодов нетрудно заметить, что не все так прекрасно в жизни адъютанта. Мы провели двое суток в Лектуре, где у маршала был очень удобный замок, представлявший собой перестроенные здания бывшего епископства.

Затем мы снова пустились в путь к Парижу, поочередно выполняя роль форейтора и вестового. Маршал ехал днем и ночью. Мы были вынуждены поститься все шесть дней пути и питаться только тем, что было возможно съесть в дороге. Поэтому я был крайне удивлен, когда однажды вечером маршал попросил меня остановиться на станции в Петиньяке или Руле, и объявил, что он остановится на час, чтобы поужинать. Я был еще более удивлен, обнаружив, что по указанному им адресу нет гостиницы. Но когда обитатели этого дома узнали о приезде маршала, они выказали искреннюю радость, накрыли стол, уставили его вкусными блюдами и со слезами радости на глазах бросились его встречать. Маршал, тоже со слезами на глазах, обнял всех, включая самых маленьких обитателей этого дома, и выразил хозяину самую нежную дружбу. После ужина он приказал Сен-Марсу достать из его портфеля прекрасные золотые часы и золотую цепочку с застежкой, украшенной крупным бриллиантом, и подарил их станционному смотрителю и его жене, дал 300 или 400 франков их слугам и уехал, провожаемый самыми нежными пожеланиями.

Я понимал, что маршал как-то связан с этой семьей, и, когда мы снова сели в экипаж, он нам сказал: «Вы, конечно, удивлены тем вниманием, которое я уделил этим добрым людям. Муж оказал мне огромную услугу — он спас мне жизнь в Сирии!» И он рассказал нам, что дивизионным генералом он командовал штурмом башни Сен-Жан д’Акра, когда получил пулю в шею и упал без сознания. Солдаты сочли его мертвым. Они отступали в беспорядке перед тысячами турок, которые гнались за ними и, если догоняли, отрезали головы, чтобы потом украсить ими частоколы! Но один смелый капитан призвал солдат принести тело их генерала. Он его похитил и еле дотащил за ногу до траншеи. Почва была песчаной, голова генерала не пострадала от камней, а от тряски он очнулся. Затем он попал к доктору Ларрею, который вернул его к жизни. Капитан же был тяжело ранен, вернулся домой, получил небольшую пенсию и женился на скромной женщине. Но маршал стал вторым Провидением для этой семьи. Он купил им почтовую станцию, поля, лошадей, дом, на свои деньги выучил старшего сына, пока младшие еще оставались с родителями. Признательность этих людей была так же велика, как и благодарность маршала к своему спасителю. Этот бывший капитан много потерял со смертью маршала Ланна, которого в тот день он видел в последний раз.

Мы продолжили путь, холода все усиливались, и перегон между Орлеаном в Парижем был еще труднее предыдущих. В Париж я наконец прибыл 2 апреля, ужасно усталым и очень больным.

Я встретился с матушкой со смешанным чувством счастья и горечи — она только что узнала, что мой брат попал в плен к испанским партизанам, а я вскоре отправлюсь на новую войну!

В Париже маршал сразу же отвел меня к военному министру, чтобы узнать, что тот для меня сделал. Подписи императора на моем свидетельстве о производстве в начальники эскадрона еще не было: император в то время был очень занят маневрированием австрийской армии, не очень интересовался повседневной работой министерства и не подписывал никаких назначений. Злой рок преследовал меня неотступно!

Столица была в большом волнении. Видя, что мы завязли в Испании, англичане сочли, что пришло время поднять против Наполеона север Европы. Этот план был преждевременным, так как в Германии у императора было еще огромное влияние и значительные силы. Пруссия не осмеливалась выступать. Князья и короли Рейнской конфедерации поставили свои армии на службу Наполеону, и даже Россия выделила для него 25-тысячный корпус. Несмотря на это, австрийцы, купленные Англией, объявили нам войну. Их армии двигались на нашего союзника Баварию, и император готовился к отъезду в Германию, куда за ним должен был последовать и маршал Ланн. Все коляски были разобраны сотнями штабных и других офицеров, и я был в затруднении, так как император и маршал должны были выехать из Парижа 13 апреля, а я получил приказ выехать на день раньше. Это означало, что мне придется опять в плохую погоду скакать на почтовых! К счастью, неделя отдыха успокоила мою рану в боку, а рана на голове затянулась. Я сменил свой тяжелый гусарский кивер на шляпу. Со мной был мой слуга Вуарлан. Он был очень плохим наездником, часто падал на землю и всякий раз говорил мне, поднимаясь: «Какой вы терпеливый… Вы очень терпеливый!»

Несмотря на дождь и снег, за двое суток я проделал 112 лье, отделяющие Париж от Страсбурга. Но Вуарлан больше не мог выдержать такой ритм, надо было менять способ передвижения. Впрочем, я знал, что в Германии не передвигаются с почтой верхом, а мы были только на полпути от места назначения, Аугсбурга. Я смог наконец найти коляску и через Шварцвальд доехал до Аугсбурга, где встретился со многими моими товарищами. Император, маршал и почти все войска уже выступили в поход. В городе мне удалось купить лошадь. Я сменил коляску, и мы наконец двинулись дальше. Так, за несколько недель, мы продали за копейки наших лошадей, очень потратились в дороге, и все это для того, чтобы скорее попасть под пули и ядра, которые унесли жизни многих из нас! Чувство, которое нами двигало, можно назвать либо жаждой славы, либо безумием. Но оно владело нами безраздельно, и мы шли только вперед, не оглядываясь назад!