правителем… Я полагаю, мне неприлично входить в личные расспросы… А в чем же его собственная просьба на Рыбинского?

Паленов рассказал.

– Ну так что же: пусть он подаст мне прошение, объяснив, что вот он обращался к уездному предводителю, но тот не только не сделал никакого распоряжения, но даже отказался войти в рассмотрение его жалобы…

– Он, ваше превосходительство, человек безграмотный. Но, если позволите, я вам подам докладную записку, с пояснением всего дела, тем более что я сам лично оскорблен дерзким письмом Рыбинского, которое он прислал в ответ на мое письмо к нему по этому делу.

– Что ж, и прекрасно… Впрочем, позвольте: что же мы будем делать с этой запиской? Ведь, я полагаю, мне нельзя будет назначить по ней произвести следствие о поступках предводителя Рыбинского?… Докладная записка… Это как-то неформально… Нет, уж пусть лучше он подаст прошение… Ну, за него может кто-нибудь подписаться по его безграмотности…

– Очень хорошо, ваше превосходительство. А сверх того, я буду иметь честь представить вам докладную записку с приложением его письма, которое будет служить документом его прямого отказа от исполнения его обязанностей и дерзкого обращения с дворянами…

– Хорошо… Это будет сильнее и формальнее… В этой записке вы поместите и то, что мне рассказывали…

– А вам не угодно будет расспросить этого дворянина?

– Да это завтра, когда он мне подаст прошение… А сегодня, признаюсь, я немного устал… Да и нужно еще ехать…

Паленов поднялся с места.

– Извините, что так долго беспокоил, ваше превосходительство… Сделайте милость: войдите в положение этого несчастного… Если вы не защитите его, он, по милости нашего мудрого предводителя, должен умереть с голода…

– Хорошо… Это все завтра рассмотрим и подумаем, что можно для него сделать… Я очень рад поучить этого господина… Он мне надоел…

Паленов стал раскланиваться.

– Прощайте… До свидания… – сказал губернатор, подавая руку.

Паленов вышел от него с сияющим лицом.

– Ну, Осташков, – сказал он, выходя из губернаторского дома и садясь в экипаж. – Губернатор дал мне честное слово все для тебя сделать и уничтожить Рыбинского. Он даже благодарил меня, что я принял в тебе участие, как в бедном дворянине… Да он знает, что я лично известен министру и что мне стоит только написать к нему, так и он сам…

Паленов многозначительно умолк и через несколько мгновений примолвил с достоинством:

– Они знают меня!..

Тотчас по приезде на квартиру, Паленов занялся сочинением прошения от Осташкова и докладной записки. Затем он сделал несколько визитов и везде кстати и не кстати рассказывал историю Осташкова, описывал свое о нем попечение и бранил Рыбинского. Губернского предводителя не было в городе, о чем, впрочем, Паленов не сожалел, потому что не ожидал от него особенного участия и энергии. Губернский предводитель был богатый и ленивый старик, смирный и добрый барин по природе, враг всякого рода ссор и неприязненных столкновений. Хотя Паленов и знал, что он не любил Рыбинского, но был уверен, что он не только не принял бы живого участия в намерениях Паленова, но стал бы даже отговаривать его от всякого решительного действия и, пожалуй бы, даже помешал ему.

На следующий день Паленов опять был в кабинете губернатора с докладной запиской, а Осташков в приемной с прошением в руках.

Прочитавши записку и переговоривши с Паленовым, губернатор приказал позвать в одно и то же время Осташкова и правителя канцелярии. Ни жив ни мертв предстал Осташков пред лицо такого великого человека, каким был в его понятиях губернатор.

– Подайте свою просьбу его превосходительству, – сказал Паленов.

Дрожащею рукою подал Осташков губернатору сочинение Паленова.

– Ты жалуешься на предводителя Рыбинского?… – спросил губернатор каким-то особенным голосом, совершенно не тем, какой ему был дан от природы. – Он тебя обидел?…

– Никак нет-с… – пролепетал Никеша.

– Как нет?… Как нет?… – заговорил Паленов. – Что ты, Осташков… Он не хотел обратить внимания на твою просьбу, он тебя прогнал от себя с криком и угрозами, он чуть не прибил тебя… Ты сам пишешь это в просьбе… Как же не обидел?…

– Точно так… уж очень мне это обидно… – поспешил подтвердить Осташков.

– Il est sot…[20] – заметил губернатор, обращаясь к Паленову.

– Non… Mais en voyant votre excellence il tremble…[21] – отвечал Паленов.

– A ты, братец, не бойся… Говори со мной откровенно, – сказал генерал милостиво и мягким голосом. – Я поставлен защищать обиженных и наказывать только виновных, следовательно, тебе нечего меня бояться… Ты бывал у Рыбинского в доме?

– Бывал-с…

– Весело он живет?

– Весело-с…

– Что же у него, музыканты есть, песенники?

– Есть-с…

– И песенницы?

– Точно так-с…

– И живут тут у него в доме?

– Точно так-с…

– Что же эти песенницы все из его горничных?

– Точно, что из горничных. А то цыганки…

– Ну а много ли у него этих горничных-то?

– Да довольно-с. Девушек восемь-с…

– Скажи, пожалуйста… Какое у него веселье в самом деле… Этак веселится – и меня никогда не позовет в гости… – пошутил генерал и сам залился веселым смехом. – Ну, хорошо, братец, ступай… Я напишу Рыбинскому, чтобы он тебя не обижал… И хлеб твой велю тебе отдать… Ступай с Богом.

– Не оставьте, батюшка, ваше превосходительство… – сказал Осташков, прослезившись, и поклонился в ноги.

– Хорошо, хорошо… Все сделаю, что можно… Ступай…

Паленов дал знак Осташкову, чтобы он вышел.

– Вот по этому прошению и по этой докладной записке сейчас же сделать распоряжение о назначении следствия о поступках уездного предводителя Рыбинского… – сказал губернатор, обращаясь к правителю, который явился почти в одно время и стоял в ожидании приказаний.

– Сначала надобно объяснения потребовать, ваше превосходительство, – заметил правитель.

– Я вам говорю: следствие назначить… Что тут рассуждать, когда я вам говорю определенно… – ответил генерал, недовольный, что ему возразил подчиненный, да еще в присутствии постороннего лица. – Командировать старшего чиновника Курбатова.

Правитель канцелярии покорно преклонил голову и молча вышел.

– Ну-с, мы теперь за этого господина примемся и воевать ему не дадим… – сказал генерал.

– И вы сделаете, ваше превосходительство, великое благодеяние для целого уезда… Все благомыслящие и честные люди будут вам благодарны…

Паленов стал откланиваться.

– Прощайте, почтеннейший Николай Андреич… Очень вам благодарен, что вы были со мною откровенны.

– Я, ваше превосходительство, исполнил только долг честного человека и гражданина.

– Каков у вас исправник?…

– Про него я ничего не могу сказать, кроме хорошего…

– Говорят, не чист на руку…

– Ничего не могу вам сказать, ваше превосходительство… Может быть, и есть, но он человек бедный и смирный…

– Все же не следует очень лапу запускать… Вы мне, пожалуйста, если что