Десятая госпожа продолжала в глубокой задумчивости глядеть вдаль. Ее губы тронула счастливая улыбка, и она мягко произнесла:

– Нет. То, что я смогла выйти замуж за господина, – это мое счастье.

Я торопливо отвернулась. Эх, десятый, десятый, у тебя есть такая жена! Даже если в будущем тебя ждут тяготы, ты никогда не будешь один.

Мы стояли рядом, любуясь пустынным пейзажем, как вдруг откуда-то примчался Гао Уюн.

– Он настолько сильно беспокоится о тебе? – тихо проговорила десятая госпожа. – Прошло совсем немного времени, а вон он, уже спешит сюда. В точности как и говорила сестра! Ходят сплетни, что, хотя Его Величество и держит тебя при себе, он не жалует тебе титул, понизил в ранге твоего отца и братьев, а твоя судьба ему безразлична. Моя сестра, однако, считает, что Его Величество дорожит тобой больше всего на свете. Чем сильнее его беспокойство за тебя, тем больше он соблюдает осторожность и тем сильнее желает спрятать тебя от чужих глаз, боясь, как бы тебе не причинили боль.

Гао Уюн с поклоном поприветствовал десятую госпожу. Та позволила ему выпрямиться, едва заметно кивнула мне, развернулась и пошла прочь. Я наблюдала за тем, как ее силуэт, похожий на алый росчерк на фоне белого снега, исчезает вдали.

– Барышня, – тихо позвал Гао Уюн.

Я молча двинулась вперед, и евнух поспешил следом.

Когда я вошла, Иньчжэнь сидел опустив голову и что-то писал. Он не отреагировал на звук открывшейся двери, продолжая лихорадочно строчить, пока я неподвижно стояла, глядя на него. Закончив писать, Иньчжэнь порылся в стопке докладных записок, вытащил одну и швырнул на стол со словами:

– Сама взгляни!

После этого он вновь опустил голову, возвращаясь к документам.

Подойдя, я взяла в руки бумагу. Это оказался доклад Сюй Гогуя. Его содержание было следующим: «Чжуанъэр и Ван Гобин, находящиеся под командованием цзюньвана Дунь, учиняли беспорядки, бесчестили женщин, оскорбляли чиновников и били солдат. Преступники уже находятся под стражей». Далее были подробно перечислены и иные преступления. Внизу, написанная красной тушью, стояла императорская резолюция Иньчжэня: «Очень хорошо, это и называется вести дела с чистым сердцем».

Положив документ обратно на стол, я ненадолго задумалась, после чего сказала:

– Похоже, ты твердо решил расправиться с ними всеми. По капле лишить их могущества, потихоньку нащупать их предел и вытеснить. Они еще никогда не сталкивались с подобным: любой из младших членов императорской фамилии, этих замечательных людей, готов смело выступить с докладом, а провинциальные чиновники все как один осмеливаются делать недовольные лица. Кто-нибудь неосторожный и импульсивный вроде десятого господина в конце концов не стерпит этой обиды и перестанет контролировать свое поведение. Кто-нибудь дерзкий и своевольный, к примеру девятый господин, конечно же, не сможет смириться с тем, что он у кого-то под башмаком, и чем больше ты будешь давить, тем сильнее он будет сопротивляться всеми способами, а значит, наверняка совершит ошибку, за которую поплатится. Да, восьмой господин весьма осторожен и осмотрителен, но это не спасет его, поскольку причиной любых преступных действий его младших братьев будет, разумеется, его подстрекательство, следовательно, и вина будет его.

Иньчжэнь отложил кисть и внимательно взглянул на меня.

– Восьмой господин давно отказался от своего намерения занять императорский трон, – добавила я. – Почему же ты не можешь отпустить его с миром?

– Он отказался от своих намерений потому лишь, что в то время не мог этого не сделать, – ответил Иньчжэнь. – А сейчас у нас на севере русские, на западе – джунгары, и те и другие бросают на нас алчные взоры, а потому стычки на границах не прекращаются и по сей день. Во внутренней политике у нас Тайвань, и, хотя крупное восстание был подавлено, там по-прежнему неспокойно. Зашевелились ханьские силы, настроенные против маньчжуров, во всех управлениях при дворе – неразбериха, а коррупция стала обыденным явлением. Мы едва вступили на престол, и только в первый месяц были обнародованы одиннадцать наших высочайших указов, которыми мы вразумляли гражданские и военные чины всех инстанций, запрещая тем оказывать протекции, брать взятки и заниматься вымогательством, ведь от плохих чиновников идут все страдания народа. Во втором месяце мы приказали сместить с должностей всех чиновников, которые задерживали жалованье, возвратить все, что они наворовали, и запретили им вновь претендовать на должности. В третьем месяце мы велели наместникам всех провинций сообщить в министерство имена и фамилии всех секретарей и письмоводителей, а также запретили потворствовать желаниям командированных чиновников о местах назначения. В кладовых палаты финансов была недостача в более чем два с половиной миллиона лянов серебром. Мы велели возместить убытки за счет чиновников, долгое время занимавших посты в общем отделе, и многие из них были сняты с должностей, а их имущество конфисковано. Их количество исчисляется десятками, и среди них есть чиновники самых разных рангов, в том числе очень много крупных сановников от третьего класса и выше. Из-за всех этих мер, принятых нами, многие в стране недовольны тем, как мы правим государством. Они тайком рассчитывают на то, что сторонники восьмого поднимутся и смогут выступить против нас от их имени. Если мы не будем постоянно запугивать их, разные силы, противостоящие нам, объединятся. А если прибавить к этому другие внутренние и внешние конфликты, то кто знает, чем это может обернуться для всей Великой Цин?

Я пристально взглянула на него и покачала головой.

– Да, вероятно, в том, что ты говоришь, есть разумное зерно. Но действительно ли все это лишь затем, чтобы запугать?

Иньчжэнь опустил голову и ненадолго замолчал. Затем он встал, подошел и взял меня за руку:

– Тринадцатый брат просидел под стражей десять лет. Десять лет жизни достойного человека! Раньше мы никогда это не обсуждали, однако ты ведь видишь, на что он похож сейчас? Погода становится лишь чуточку прохладнее, как он тут же заходится кашлем, от ветра и сырости у него начинают болеть все суставы и ему то и дело приходится принимать лекарства. А ты? Пьешь лекарства каждый день, а в холодную влажную погоду, стоит тебе быть хоть немного неосторожной, как твои колени начинают болеть так, что ты и шагу не можешь ступить. И твои руки! Когда-то они были нежными и изящными, теперь же твои ладони сплошь покрыты мозолями. Всякий раз, когда я беру тебя за руку, я чувствую печаль и злость: злюсь на свою былую беспомощность, на то, что позволил тебе так много страдать. Если бы не старина восьмой, ничего этого бы не случилось. Ты никогда не забывала о том, что он муж твоей сестры, но как он отплатил тебе? Придворный лекарь сказал, что «больная точно проживет без забот еще десять лет», и это все, что он смог пообещать. Сколько тебе исполнится в этом году? Если бы не он, разве твое здоровье стало бы настолько слабым? Жоси, знаешь, как напуган я был, услышав те слова лекаря? Теперь каждая капля моего страха становится каплей ненависти.

Сжав его ладонь в своей, я жалобно заговорила: