– Хорошо, – улыбнулась она.

Юйтань собиралась было помочь, но я отказалась:

– Я хочу сделать все своими руками.

Смешав маринованные лепестки хризантем с обжаренной халвой, я приготовила блюдечко хризантемового печенья, после чего достала вытяжку из магнолии, которая хранилась наглухо закупоренной, одни небеса знают сколько времени, и заварила на ней чай. На все это у меня ушло чуть больше одной стражи.

Когда я вошла, неся поднос с чаем и сладким, Иньчжэнь с тринадцатым господином сидели, разглядывая карты. Увидев меня, тринадцатый покосился на Иньчжэня, который продолжал смотреть на карту, не поднимая головы, и тепло мне улыбнулся. Бросив на него короткий взгляд, я тихонько поставила поднос на стол.

Беседуя с тринадцатым господином, Иньчжэнь мимоходом взял чашку и сделал глоток. Затем он заметил меня и широко улыбнулся, глядя мне в глаза. В памяти вдруг вспыли картины прошлой ночи, и я, покраснев, поставила чашку перед тринадцатым, избегая взгляда Иньчжэня.

Отставив свой чай в сторону, Иньчжэнь потер правое плечо и сказал:

– Что ни говори, а все упирается в деньги. Другие дела пока можно отложить, но задерживать провиант для армии никак нельзя.

Тринадцатый согласно кивнул и отпил свой чай. Выражение его лица мгновенно изменилось, и он, бросив на меня пристальный взгляд, откусил печенье. Иньчжэнь же, ничего не замечая, продолжал сидеть, уперев взгляд в карту.

– Мне следует нижайше поблагодарить царственного брата, – с улыбкой сказал ему тринадцатый господин. – Лишь благодаря тому, что сижу с ним рядом, я могу попробовать цветочную росу и поесть нежных лепестков.

Иньчжэнь замер было от неожиданности, а затем, внезапно осознав, торопливо схватил печенье и сунул в рот. Различить вкус магнолиевой вытяжки действительно нелегко, но вот обнаружить привкус лепестков хризантемы несложно.

«Пусть на рассвете пью росу с магнолий, а ночью ем опавший лепесток…»[87] Иньчжэнь виновато взглянул на меня, но я с улыбкой покачала головой. Его голова занята государственными делами, поэтому я и не надеялась, что он сразу обратит внимание, мне лишь хотелось сделать ему приятное.

Иньчжэнь молча доел печенье с лепестками хризантемы и выпил полчашки магнолиевого чая. Хотя он не проронил ни слова, выражение его лица стало небывало мягким.

Покончив с десертом и допив чай, он вернулся к разговору о делах. Я уже собиралась уйти, когда услышала за спиной голос тринадцатого господина:

– Ваш младший брат заметил, что на утренней аудиенции царственный брат постоянно растирает плечи. Неужели царственному брату нездоровится?

Я замерла на месте и оглянулась на Иньчжэня, но тот лишь отмахнулся:

– Нет, все в порядке.

– Велите придворному лекарю осмотреть вас! – настаивал тринадцатый господин.

– Не нужно, – вновь отмахнулся Иньчжэнь, искоса взглянув на меня.

Тринадцатый тоже перевел на меня взгляд.

– Лучше позвать лекаря, – сказала я. – Впоследствии Вашему Величеству нужно будет долго работать с документами. Если сразу вылечить недомогание, оно не помешает работе.

С этими словами я, даже не дождавшись согласия Иньчжэня, быстро выглянула из зала и велела стоящему снаружи Гао Уюну сходить за придворным лекарем.

Иньчжэнь крикнул было «Жоси!», но не успел меня остановить и лишь с насмешливой улыбкой покачал головой. Я не поняла, что его насмешило, и с удивлением взглянула на него, но Иньчжэнь уже забыл об этом. Повернувшись к тринадцатому господину, он принялся подробно обсуждать с ним, кого следует отправить сопровождать обоз с провиантом и с какими погодными условиями он может столкнуться в пути.

Я хотела послушать, что скажет лекарь, поэтому осталась стоять у дверей. Вскоре примчался придворный лекарь, и Иньчжэнь, шутливо покосившись на меня, велел:

– Осматривай, раз уж пришел.

Осмотрев его со всем вниманием, лекарь с поклоном сказал:

– Ничего серьезного, будет достаточно наложить повязку и некоторое время не двигать плечом. Скорее всего, прошлой ночью Ваше Величество спали в неудобной позе и плечо оказалось прижато, из-за чего долгое время оставалось без движения.

Стоя в сторонке, я внимательно слушала лекаря. Последние слова заставили меня резко покраснеть: всю прошлую ночь я проспала, используя его предплечье вместо подушки. Глядя на меня с затаенной улыбкой, Иньчжэнь холодно велел лекарю удалиться. Тринадцатый господин взглянул на мое лицо и внезапно что-то осознал. Сконфуженно улыбнувшись, он торопливо схватил чашку, выпрямил спину и принялся сосредоточенно наслаждаться чаем.

Я развернулась, опустила голову и быстро пошла прочь.

– Осторожно! – нагнал меня крик Иньчжэня, но было поздно.

Я врезалась в деревянную полку, на которой стояла ваза с цветами. Полка пошатнулась, ваза упала на пол и разбилась, окатив меня водой вместе со стоявшими в ней цветами.

Иньчжэнь оглядел мое раздосадованное лицо и мокрую одежду с прилипшими лепестками и громко расхохотался, подперев голову рукой. Тринадцатый же некоторое время терпел, стараясь не засмеяться, но не выдержал и тоже разразился хохотом. Злая и смущенная, я окинула их обоих взглядом и в спешке выскочила наружу, но тут же столкнулась с Гао Уюном, который, услышав звук разбившейся вазы, подошел к дверям ближе и замер, ожидая указаний. Гао Уюн испугался и торопливо бухнулся на колени, прижавшись лбом к полу, а я, не успев сообразить, что произошло, кинулась прочь. Сзади раздался новый взрыв оглушительного хохота.

Уходя все дальше и дальше, я не выдержала и тоже рассмеялась. Он говорит, что любит слушать, как я смеюсь, но и мне так нравится слушать его смех!

На северо-западе шла война, и оттуда постоянно приходили вести о новых победах. Кроме того, это должен был быть первый Новый год, который Иньчжэнь официально отпраздновал бы в качестве императора, а поэтому весь дворец, охваченный радостным волнением, готовился встречать второй год эры Юнчжэна[88].

Кутаясь в парчовый плащ, подбитый серым мехом, я словами и жестами объясняла Хунли, Хунчжоу и Чэнхуань, как слепить снеговика. Хунли все прекрасно понял и, выслушав мои объяснения, смог слепить образцового снеговика. Успехи же Хунчжоу и Чэнхуань были не особенно велики: они пытались помочь Хунли, но оказывали ему медвежью услугу, из-за чего тот постоянно сердился, хотя улыбка не сходила с его лица.