Какое-то время Ван Си продолжал сидеть в оцепенении, но внезапно решился. Насухо вытерев глаза, он поднялся с пола, открыл дверь и, выглянув наружу и убедившись, что рядом никого, вернулся ко мне.

– Наставник скончался год назад в этот самый день, – прошептал он мне на ухо.

– Значит, это случилось в первый месяц первого года эры Юнчжэна, всего через месяц с небольшим после смерти императора Шэнцзу, – задумчиво сказала я. – Юйтань говорила, что Ли-анда покинул дворец и ушел на покой. Неужели за пределами дворца с ним что-то случилось?

На глазах Ван Си вновь выступили слезы, и он приглушенно зарыдал.

– Все думали, что наставник покинул дворец и ушел на покой, – наконец тихо проговорил он. – На самом деле наставник давно покончил с собой, приняв яд, а его тело было сожжено.

Во мне словно что-то сломалось с оглушительным треском. В голове стало пусто, и я слышала лишь бешеный стук своего сердца.

– Но почему? – спросила я дрожащим голосом после долгого молчания.

Ван Си лишь склонил голову, продолжая горестно лить слезы, и больше не сказал ни слова.

Силы покинули меня, и я осела на пол. Слезы падали из моих глаз, как жемчужины из порванных бус, а сердце застыло, будто скованное льдом. Почему? Почему же он это сделал? Ли Дэцюань служил императору Канси несколько десятилетий, и никто в этом мире не знал Канси лучше него. Ли Дэцюань был там в день смерти императора и присутствовал при его разговоре с четвертым принцем.

Он знал слишком много такого, что ему было знать не положено, и одно его неосторожное слово могло погрузить весь двор в хаос. Разве мог Иньчжэнь оставить его в живых? Я была слишком наивна и совсем забыла о том, что творится в сердце императора.

Наплакавшись, я вытерла глаза и, встав с пола, медленно пошла к двери. Уже взявшись за ручку и открыв створку, вдруг вспомнила о цели своего визита. Закрыла дверь и, обернувшись к Ван Си, спросила:

– Чжан Цяньин тоже мертв?

Услышав это имя, Ван Си тут же побледнел как смерть.

– Он был еще жив, когда покидал дворец, – наконец пробормотал он. – Не знаю, как он сейчас. Думаю, его нынешняя жизнь мало чем лучше смерти.

– Что ты имеешь в виду? – с подозрением спросила я, придерживаясь рукой за дверной косяк.

– Я слышал, – с дрожью в голосе проговорил евнух, – что ему отрезали язык и отрубили руку, а потом выгнали из дворца.

Я поспешно распахнула дверь, высунулась наружу, держась за косяк, согнулась, и меня вырвало. Ван Си подбежал ко мне и принялся стучать кулаком по спине, пока я старательно извергала из себя все, что съела на обед. В конце концов рвота прекратилась, оставив пустоту в желудке и кислый привкус во рту.

Видя, что меня больше не тошнит, Ван Си торопливо дал мне чашку чая со словами:

– Сестрица, когда вернешься, попроси придворного лекаря осмотреть тебя.

Я лишь отмахнулась. Сделав еще несколько глотков горячего чая, чтобы залить раздражение в желудке, произнесла:

– Раньше у меня на сердце было тяжело, а теперь вся эта тяжесть вышла из меня, и славно.

Я передала Ван Си чашку и собралась уходить, когда он сказал:

– Лучше провожу-ка я сестрицу домой.

– Не нужно, – отказалась я. – И впредь нам обоим следует соблюдать осторожность, стараться видеться как можно реже. Я-то ладно, но на тебя ни в коем случае нельзя навлекать неприятности.

С этими словами я развернулась и, качаясь, неверной походкой двинулась к себе.

Оказавшись в своей комнате, я ощутила сильное головокружение, и мне стало трудно стоять на ногах, поэтому пришлось сразу лечь в постель. Не знаю, сколько времени прошло, знаю лишь, что небо успело потемнеть и комната погрузилась во мрак.

Дверь отворилась от легкого толчка. Один лишь Иньчжэнь мог войти ко мне вот так, без стука. В моей душе тут же поднялась буря чувств, но внешне это не было заметно: я продолжала с закрытыми глазами лежать на постели без движения.

Подойдя к кровати, Иньчжэнь склонился надо мной и спросил:

– Что это ты легла так рано, даже не поужинав? Тебе нездоровится?

Он хотел зажечь лампу, но я торопливо остановила его:

– Не нужно света.

– Все же предпочитаешь темноту, – со смешком отметил Иньчжэнь и присел на краешек постели. – Ты здорова?

– Вполне, – ответила я. – Просто днем съела слишком много сладостей, поэтому под вечер в меня уже ничего не лезло.

– Не лежи, вставай и поговори со мной. Пища скопилась в желудке, и нужно, чтобы она опустилась, иначе потом будет еще хуже.

Я послушалась и села. Иньчжэнь подложил мне под спину подушку, удобно усадил меня и сам сел рядом, после чего мы принялись болтать о всякой всячине. Я изо всех сил старалась бодриться и занимать его разговором, много раз мне хотелось задать ему один вопрос, но я беспокоилась о судьбе Ван Си, а потому так ни о чем и не спросила.

Из курса истории мне было известно о жестокости, которую проявлял император Юнчжэн по отношению к восьмому господину и прочим, но, помимо всего этого, я знала и другого Иньчжэня, того, что любил меня и никогда бы мне не навредил. Да, пусть иногда он был чересчур резок, но причиной этому было только то, что его любовь, как и его ненависть, была слишком сильна. Он желал нас защитить, но я вдруг поняла, что в душе начала смутно бояться его. Я отвечала Иньчжэню с особенной осторожностью и не позволяла ему зажечь свет из страха, что он заметит странное выражение моего лица. Лишь сейчас я по-настоящему поняла, что чувствует тринадцатый. Сейчас Иньчжэнь для него в первую очередь император и лишь потом – четвертый брат, а значит, ему теперь необходимо быть крайне осторожным в словах и поступках. Я же этим вечером тоже начала тщательно обдумывать каждое свое слово и осторожно прятать все свои внутренние переживания, притворяясь при этом, что веду себя естественно.

Видя, что я беседую с ним без особой охоты, Иньчжэнь предположил:

– Ты, верно, устала?

– Вообще-то людям нужно спать, – улыбнулась я. – Ты меня силком поднял – конечно, я чувствую усталость!

– Я бросил все дела, чтобы прийти и поболтать с ней, а она еще чем-то недовольна, неблагодарная! – улыбнулся Иньчжэнь в ответ. – Ладно, не буду больше тебя беспокоить и вернусь к документам, а ты отдыхай.

С этими словами он поднялся с постели и ушел.

Я же еще долго сидела в темноте и полной тишине. Лишь когда вдалеке пробили третью стражу, наконец накинула одеяло и легла. Но уснуть все не могла: беспокойно ворочалась с боку на бок, и слезы вновь катились по щекам.