Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шли, пока костер не остался далеко позади. Берег устилали сухие травы.
Девушка остановилась, повернулась к нему, показала на себя пальцем, спросила:
– Антеии галааро?
Олег ее понял. И произнес единственное знакомое ему имя:
– Наоми.
Лицо девушки осветилось улыбкой, она повторила шепотом:
– Наоми.
Движение – и ее белоснежная туника кольцом упала у ног. Она отступила на шаг, подняла руки, разметала волосы, провела ладонями вдоль бедер, повернулась, давая рассмотреть себя, подняла взгляд, махнув длинными ресницами; румянец густо проступил на щеках, словно лак – на драгоценном античном сосуде... А потом потянулась к нему, развязала несложный узел, что держал его хитон, Олег провел руками по ее упругой спине, девушка выгнулась, застонала, прильнула...
...Ночь длилась бесконечно. Теплые потоки остывающей земли уносили их в лунное сияние, и они поднимались все выше и выше, туда, где царствовали звезды и где не было никого, кроме них... Они вдыхали делавшийся ледяным воздух, их тела кололо тысячами иголочек, а потом вдруг низвергало горячей волной вниз, на прибрежие океана, и купало в струях неземного, волшебного света, и они парили невесомо – и над волнами, и над скалами, и над всею землею... А вскоре новый восходящий поток увлекал их вверх, и они снова падали и снова – замирали в сладком изнеможении среди ароматов трав, неведомых ночных цветов и океана, бескрайнего, как жизнь... И ночь длилась бесконечно.
...Олег проснулся, когда солнце уже взошло. Он чувствовал себя отдохнувшим, хотя они уснули, когда пропали и луна, и звезды, а над океаном пламенело зарево восхода, и солнце поднималось все выше, выжигая лазурную синеву утреннего неба. Наоми нигде не было. Олегу даже показалось, что ее и не могло быть – слишком все происшедшее походило на сказку или сон. Но тяжелая золотая цепь на шее говорила об обратном. Олег сидел и довольно бессмысленно улыбался. Он сидел нагим у бескрайнего океана, и спокойствие, пришедшее вчера, никуда не делось. Пропало время, пропали события, и он, оставшись наедине с настоящим, радовался как ребенок, не думая ни о будущем, ни о прошлом. Пропал и сам океан: ночью он ластился у ног, влекомый сиянием луны, а сейчас было время отлива и он отступил. Кромка прибоя лишь угадывалась в дальней дали.
Океан, косматый и сонный,
Отыскав надежный упор.
Тупо терся губой зеленой
О подножие Лунных гор.
И над ним стеною отвесной
Разбежалась и замерла,
Упираясь в купол небесный,
Аметистовая скала. [26]
Эти строки пришли на память сами собой. И вместе с ними пришло понимание: ночью была сказка, а всякую сказку важно вовремя закончить. И – не искать повторений: повторениями можно лишь все испортить. Лучше пусть все останется так, как есть: искренняя девчонка, сияющая луна, и океан, безмерный, как грядущее.
Олег набросил измятый хитон и побрел по берегу этаким Диогеном. По правде, ему не очень-то хотелось возвращаться в мир. Но мир, как и любой из живущих в нем людей, не терпит пренебрежения к себе. И – наказывает: нищетой, тоскою и одиночеством.
От костров остались головешки. Но сама поляна была прибранной, и кострище Большого огня еще дымилось... Оставленное до будущего лета и золотой Луны, оно дарило живущим надежду, что в мире повторяется не только плохое, но и волшебное, нежное, чарующее, что в нем возможно любое чудо, даже такое невероятное, как любовь.
Девушка, ожидавшая в рощице, подошла к Данилову; это была та самая, что провожала его накануне на поляну.
– Здравствуй, – сказала она.
– А где...
– Ты ее никогда не встретишь. Ночь кончилась. Пойдем. Тебе нужна твоя одежда, чтобы ты мог вернуться в твой мир.
– В мой мир?
– Да. Каждый должен жить в своем мире.
В хижину под пальмовыми листьями он вошел один. Оставил на лежаке хитон и золотую цепь. Вышел. Странно, но на душе у него было ясно: ни тоски, ни разочарования, ни жажды повторения.
– Все истинно прекрасное случается в жизни лишь раз, – произнесла девушка, словно угадав его мысли. – И повторений не бывает. Но ты – счастлив. Ты любишь всех, кого любил когда-то. И тем – искренен. Искренность к самому себе дает проницательность. Ты сможешь сам найти ту, которую ищешь.
Она протянула Данилову ладонь. На ней матово сиял перстень из самородного золота, украшенный рубиновым кабошоном – словно каплей запекшейся крови.
– Ты можешь его носить или хранить. Но нельзя продавать, обменивать.
– Я могу его подарить?
– Да. Это только камень. Когда забудешь, зачем живешь, посмотри на него – и вспомнишь о любви. Вспомнишь любовь – вспомнишь все. Прощай.
Девушка церемонно поклонилась Данилову, тот ответил неловким поклоном. Она удалялась величаво и торжественно, Олег невольно залюбовался ею, так счастливо воплотившей в себе непосредственное очарование юности и расцветшую красоту женственности. Еще подумал: наверное, и Наоми станет такою через год или два...
Но уныние от этой мысли не пришло: то, что с нами было, остается всегда; да, глупо искать повторений, но над нашим прошлым никто не властен: никто ничего в нем уже не отнимет. О чем тогда сожалеть? О быстротечности жизни? Всего лишь.
Он пошел по лесной тропочке, сделал несколько шагов в сторону, пригнул ветвь неведомого растения, надел на нее перстень, погладил махровое соцветие, прошептал:
– Здравствуй, лес. Это твой камень. Подари тому, кто уже забыл, зачем живет.
Зубров ожидал в «хаммере» на окраине селения. Хмуро посмотрел на Данилова, растянул губы в улыбке.
– Приветствую тебя, любимец Рима, наследный принц сиятельных гетер... – распевно продекламировал он, как бы дурачась, но Данилову показалось, что и выражение лица, и шутливый тон дались приятелю не без труда.
Олег плюхнулся на сиденье, закрыл глаза. Автомобиль сорвался с места и помчался прочь.
– Не спи, замерзнешь. Праздник кончился, цирк уехал, и клоуны разбежались.
– Это не было клоунадой. Все было искренне.
– Не сомневаюсь. – Тон Зуброва сделался сдержанно-деловым. – Ты не забыл за чарами наш давешний разговор?
– Нет.
– И что ты решил?
– Что жизнь прекрасна и удивительна.
– Немудрено. – Зубров вздохнул. – Ты и не представляешь себе, какая редкая честь – быть приглашенным на праздник Летней Луны. – Зубров скривился:
– Этой чести я так и не удостоился. За три года. И самолюбие тешит лишь то, что Джеймс Мугакар Хургада – тоже. Невзирая на то что пэр, эсквайр и сиятельный барин.
Видимо, мы недостаточно совершенны.
– Комплексуешь?