Я откинулась на спинку стула, передавая право задавать вопросы Гаю Букеру.

— Вы лечите этого ребенка с шестимесячного возраста, верно?

— Да. Я работал в то время в Шрайнерсе в Омахе, Уиллоу участвовала в нашем эксперименте с памидронатом. Когда я перебрался в детскую больницу Бостона, стало логичнее лечить ее ближе к дому.

— Как часто вы видитесь с ней, доктор Розенблад?

— Дважды в год, если не случается перелом между этими приемами. И скажем, еще не было такого, чтобы я видел Уиллоу только два раза в год.

— Как долго вы используете памидронат для лечения детей с НО?

— С начала девяностых.

— И вы сказали, что перед применением памидроната для пациентов с НО у таких детей была более ограниченная жизнь в плане передвижений, верно?

— Совершенно верно.

— Можете ли вы сказать, что медицинский прогресс в вашей области способствовал улучшению здоровья Уиллоу?

— Очень сильно, — сказал доктор Розенблад. — Она может делать то, что дети с НО не могли делать еще пятнадцать лет назад.

— Если бы это слушание проходило пятнадцать лет назад, картина, которую вы описали в отношении жизни Уиллоу, была бы намного более мрачной, не так ли?

Доктор Розенблад кивнул:

— Верно.

— Учитывая то, что мы живем в Америке, где процветают медицинские исследования в лабораториях и больницах вроде вашей, разве не вероятно, что Уиллоу может испытать и другие медицинские новшества в своей жизни?

— Протестую! — воскликнула я. — Отклонение от темы.

— Он профессионал в своей области, Ваша честь, — возразил Букер.

— Он может представить свое мнение, — сказал судья Геллар, — основываясь на знании того, какие медицинские исследования сейчас ведутся.

— Это возможно, — ответил доктор Розенблад. — Но я так же упомянул, что чудо-лекарство, которым мы считали бисфосфонаты, может в долгосрочной перспективе привести к проблемам со здоровьем у пациентов с НО, о которых мы и подумать не могли. Мы пока просто не знаем.

— Но есть ли вероятность, что Уиллоу достигнет зрелого возраста? — спросил Букер.

— Совершенно точно.

— Она сможет влюбиться?

— Конечно.

— Сможет ли родить ребенка?

— Вероятно.

— Может ли она работать вне дома?

— Да.

— Может ли жить независимо от своих родителей?

— Возможно, — ответил доктор Розенблад.

Гай Букер сомкнул руки на перилах скамьи присяжных.

— Доктор, вы лечите болезни, так?

— Конечно.

— Вы когда-нибудь стали бы лечить сломанный палец ампутацией руки?

— Это крайности.

— А разве не крайность лечить НО тем, чтобы препятствовать пациенту появиться на свет?

— Протестую! — выкрикнула я.

— Протест принимается. — Судья взглянул на Гая Букера. — Советник, я не позволю превращать свой зал суда в дебаты о защите прав человеческой жизни.

— Я перефразирую. Вы встречали родителя, ребенку которого поставили диагноз НО в утробе и мать решила прервать беременность?

— Да, — кивнул доктор Розенблад. — Обычно это касается летальной формы НО второго типа.

— А что с тяжелыми формами?

— Протестую! — сказала я. — Какое отношение это имеет к истцу?

— Я бы хотел услышать ответ, — сказал судья Геллар. — Вы можете ответить на вопрос, доктор.

Розенблад заговорил осторожно, словно ступал по минному полю:

— Прерывание желанной беременности не первое решение женщины, но, столкнувшись с тем, что плод может развиться в тяжелобольного ребенка, разные семьи демонстрируют разные уровни толерантности. Некоторые семьи знают, что могут обеспечить ребенка с ограниченными возможностями, другие со всей ответственностью понимают, что у них не получится.

— Доктор, вы могли бы назвать рождение Уиллоу О’Киф неправомерным? — спросил Букер.

Я ощутила, как дрожит рядом со мной Шарлотта.

— Я не в том положении, чтобы решать подобное, — ответил Розенблад. — Ведь я всего лишь врач.

— Я о том и говорю, — сказал Букер.

Пайпер

Я не видела своего специалиста УЗИ Джанин Вайсбах с тех пор, как четыре года назад она ушла из моей клиники и уехала работать в больницу Чикаго. Прежде светлые волосы стали блестящими каштановыми, а вокруг рта пролегли морщинки. Интересно, выглядела ли я для нее такой же, как и раньше, или предательство подруги изменило меня до неузнаваемости.

У Джанин была аллергия на орехи, и однажды разразилась настоящая война между ней и медсестрой, которая заварила кофе с лесным орехом. От одного запаха, наполнившего приемную, у Джанин начались спазмы. Медсестра клялась, что даже не догадывалась о том, что запах орехов тоже вызывает аллергическую реакцию, а Джанин спросила, как та в принципе сдала экзамены. На самом деле тот скандал был самым большим огорчением за всю мою практику… конечно, до этого иска.

— Как вы узнали истца данного дела? — спросила адвокат Шарлотты.

Джанин придвинулась к микрофону, сидя на месте свидетеля. Я вспомнила, что она любила петь в караоке в местных ночных клубах. Она описывала себя как патологическую одиночку. Но сейчас на ее пальце было обручальное кольцо.

Люди меняются. Даже те, которых, как тебе казалось, ты знал как себя самого.

— Она была пациентом в клинике, где я работала, — сказала Джанин. — Женская консультация Пайпер Риис.

— Вашим работодателем была ответчица?

— Три года, но сейчас я работаю в Северо-Западной мемориальной больнице.

Адвокат смотрела на стену, словно не слушала.

— Мисс Гейтс, — позвал судья.

— Простите, — сказала она, возвращаясь к реальности. — Значит, вы работали на ответчицу.

— Вы только что меня об этом спрашивали.

— Верно. Э-э-э… могли бы вы назвать обстоятельства, при которых встретились с Шарлоттой О’Киф?

— Она пришла на УЗИ на восемнадцатой неделе.

— Кто еще там был?

— Ее муж, — сказала Джанин.

— А ответчица присутствовала?

Джанин впервые посмотрела мне в глаза:

— Не сразу. Так было заведено, я делала УЗИ и обсуждала потом с ней, она изучала результаты и разговаривала с пациентом.

— Что произошло во время УЗИ Шарлотты О’Киф, миссис Вайсбах?

— Пайпер попросила меня внимательно отслеживать все, что может быть признаком синдрома Дауна. Четверной тест пациентки выявил немного завышенные показатели. Я была так рада поработать на новом оборудовании, оно только приехало и было произведением искусства. Я уложила миссис О'Киф на стол, нанесла гель на живот и потом стала передвигать прибор, чтобы получить четкое изображение плода.

— И что вы увидели? — спросила юрист.

— Кости бедра приближались к нижнему показателю, что иногда может указывать на синдром Дауна, но не было других индикаторов.

— Что-то еще?

— Да. Некоторые снимки были невероятно четкими. Особенно с мозгом плода.

— Вы указали это в отчете для ответчицы?

— Да. Она сказала, что бедренные кости не выходили за пределы нормы, что показатели могли быть такими из-за низкого роста матери, — сказала Джанин.

— А что насчет ясности изображений? Ответчица сказала что-то про них?

— Нет. Не сказала.

Тем вечером, когда я отвезла Шарлотту домой после УЗИ на двадцать седьмой неделе, когда были видны