— Нет, не пойду, сил уже нет, — Всеволод Алексеевич приваливается к дверному косяку. — Что-то я сегодня нагулялся сверх меры. И тошнит…

— Я тебе говорила не жри устриц! Как вообще можно жрать эти сопли? Сходи к Саше, она даст тебе что-нибудь для желудка.

— Что там случилось? — Сашка выглядывает в коридор. — Всеволод Алексеевич? Что? Сахар? Высокий? Ну-ка идите сюда.

Но сама подходит быстрее, чем он отлепляется от косяка. Поднимает толстовку, чтобы увидеть цифры на дозаторе-глюкометре. Вроде бы удобно, сейчас бы мерили, возились, пальцы кололи. С другой стороны, брешет это чудо техники, потому что показывает превышение всего на две единицы, а тошнить Туманова начинает при превышении на пять единиц и выше.

— Ну-ка пойдёмте, ляжем. И нормально сахар померяем.

— Саша, он просто пережрал устриц, — закатывает глаза Зарина. — А сахар устрицы никак не могли повысить.

Но Сашка уже не слушает. Она слишком хорошо знает сокровище и все его реакции. Устал, нервничает из-за предстоящего юбилея, отсюда и повышение сахара. Зарина его хоть немножко взбодрила и отвлекла, но он всё равно мыслями там, на предстоящем юбилейном концерте.

— Пойдёмте, я как раз постель расстелила.

Сашка тянет его за руку, но Туманов отрицательно качает головой, стремительно зеленеет и не менее стремительно, что для него нынешнего просто чудо, скрывается в туалете.

— Я же говорила, это устрицы, — вздыхает Зарина. — А ты со своим сахаром. Чёрт, хотела же ванну принять. Верхом идиотизма было покупать квартиру с одним санузлом. Ну что ж, схожу на ресепшен, поругаюсь по поводу отопления.

Сашка провожает её мрачным взглядом и думает, достигнет ли когда-нибудь такого уровня самообладания. Потом тяжко вздыхает и скребётся в дверь санузла.

— У вас всё в порядке? Помощь нужна?

Сахар они всё-таки измеряют, и он оказывается повышен на пять единиц.

— Зря только пальцы кололи, — ворчит Туманов, устраиваясь в кровати. — Ты уже на глаз определяешь. Сашенька, приоткрой окошко. Зарина Аркадьевна очень качественно порядки навела, теперь топят, как в бане.

— Да не успело ещё нагреться. Вам душно?

Но окошко всё-таки приоткрывает. Укладывается рядом, берёт телефон. Вполглаза наблюдает за Тумановым, который смотрит телевизор, но Сашка спорить может, что он не воспринимает увиденное. Потому что через пять минут он поворачивается к ней.

— Саша, а что, если напечатать буклеты с историей каждой песни? И раздавать их в фойе зрителям? На память о концерте.

— Ага, и включить их в стоимость билета. Может ещё автограф-сессию в фойе устроим? Будете подписывать каждый буклет. Всего-то часа на три мероприятие.

— Вот зачем ты язвишь? Я хочу сделать красивый и запоминающийся праздник! А ты как Зарина Аркадьевна!

— Звали? Тук-тук, кстати. Можно?

Зарина делает два символических удара по уже открытой двери, в проёме которой стоит. В розовой шёлковой пижаме и таком же халате. На голове у неё намотано полотенце. И, без яркого макияжа и причёски, она совсем не похожа на привычную мадам Туманову. Сашка резко отодвигается на противоположный край кровати.

— Угомонись. Даже если бы вы не просто лежали рядом, а занимались тем самым, я вряд ли бы смутилась. Скорее бы удивилась. Зашла узнать, как чувствует себя Сева и есть ли в вашем доме фен.

— Не дождёшься, — хмыкает Всеволод Алексеевич. — В смысле, ни того, ни другого.

— А, ну да, вам же сушить нечего, обоим. Тогда спокойной ночи.

— Погоди, — жестом останавливает её Туманов. — Иди сюда, садись. Посоветоваться хочу. Что ты думаешь насчёт буклетов с историей каждой песни?

Сашка тихо заползает под одеяло. С головой. Потому что их натурально трое в одной постели. Ну ладно, на постели. Зарина сидит на краю и со скептической улыбкой слушает разглагольствования Туманова. А он распаляется всё больше и больше, он уже придумал какой-то номер для трёх «очаровательных певиц», которых надо соединить в одно трио, и почему-то называет их «арабесками», так что Сашке приходится гуглить. Под одеялом, ибо вылезать она не планирует. Желательно до самого юбилея.

Голоса становятся всё тише, Сашка постепенно засыпает, но отдельные фразы ещё достигают её сознания. Кажется, Зарина на что-то ругается. Беззлобно, просто ворчит. Впрочем, Сашка абсолютно уверена, что со своей законной мегерой Всеволод Алексеевич справится.

— Подвинься, я сяду нормально. Господи, что у тебя тут? Склад неприкосновенных запасов?

— Здесь всё самое нужное, чтобы десять раз не вставать.

— Ну да, очки нужны именно под жопой, впрочем, я всегда говорила, что читаешь ты задницей. Печеньки ты, допустим, жрёшь. Отличное решение для диабетика.

— Во-первых, это специальные печеньки. Во-вторых, у меня тут яблочко есть. Будешь?

— Воздержусь. А расчёска тебе в кровати зачем? Если приснится симпатичная блондинка, чтобы успеть причесаться? Тогда и утюг сюда приволоки, ты ж на свидание в мятом не пойдёшь.

Сумасшедший дом, думает Сашка, и окончательно засыпает.

* * *

А потом начинается ад. Чем ближе к юбилею, тем больше ему приходится работать. Только записали все фонограммы, и Всеволод Алексеевич заявил, что его тошнит от студии и он до самого дня рождения ни одной ноты больше не споёт, как выяснилось, что одна из «арабесок» сломала ногу, катаясь в Куршевеле. И теперь у них не трио, а дуэт, не считая юбиляра, и фонограмму надо переписывать. Потом что-то не срослось с буклетами, первоначальный спонсор отказался финансировать печать, а нового найти не успели. А текст уже написали, и Туманов уже мысленно одарил каждого зрителя этим буклетом на память. За неделю до концерта началась свистопляска с пригласительными, которых вдруг потребовалось в два раза больше, чем Всеволод Алексеевич предполагал. Куча старых знакомых резко про него вспомнила и захотела на концерт на халяву. Телефон не умолкал даже ночью, некоторые из знакомых уже забыли, что юбиляр давно не в тусовке, и в половине первого ночи чаще в кровати, а не на корпоративчике. Сашка пробовала отключать звук, но Туманов, если находил утром сообщения о пропущенных звонках, начинал ругаться. Он вообще теперь ругался гораздо чаще обычного. Сашка старалась героически молчать, понимая, что это, во-первых, непосильные нагрузки, в том числе нервные, а во-вторых, постоянно высокий сахар. На фоне всё тех же непосильных нагрузок.

Лишние билеты для приглашённых взяли из кассы, заодно выяснив, что продажи не впечатляющие. За три дня до концерта свободной оставалась четверть зала, в основном дорогой партер. Его легко раскидали по приглашённым, но Всеволод Алексеевич ещё больше погрустнел. Сашке даже не требовалось с ним разговаривать, чтобы понимать ход его мыслей. «Не любят, забыли, вышел в тираж». Хотя как по ней, проблема была в