—Да чисто теоретически кто угодно мог, Стас…

—Меня теория не интересует. Практически — кто мог?

—Чёрт, да я не знаю! Два года прошло…

Уперевшись локтями в колени, опускаю голову, роняя её на ладони.

Почему-то в этот момент в память врезаются слова Богдана, брошенные мне в Жемчужине несколько дней назад.

«— Запомни этот момент, Кирилл. Ты за него ещё ответишь. Это я тебе гарантирую.

—Так всё-таки угрожаешь?

—Расценивай как хочешь. Но ты о сегодняшнем дне ещё пожалеешь.»

Чёрт, Богдан, конечно, мудак. Но неужели он настолько меня ненавидит, что мог вот так подгадить?!

И как Лиза отнесётся, если окажется, что мой родной брат виноват в смерти её родителей?!

Чёрт…

Авария произошла два года назад. Как раз в тот же год Богдан в последний раз приезжал с семьёй в Питер. Они ещё потом так скоропалительно слиняли. Я это чётко помню. Планировали недели две пробыть, а в итоге спустя пару дней резко уехали, сославшись на какие-то проблемы в ресторане…

Да бред… ну не может это быть правдой…

—Думай, Кир. Вспоминай. Два года назад… новый год… Судя по показаниям охраны, вы тогда в Жемчужине праздновали. Чёрт, есть, конечно, ещё шанс, что твои родители что-то с того праздника помнят, но подключать сюда их не хотелось бы. Я думаю тебе же самому в первую очередь.

Новый год! Твою мать, как я мог упустить это момент! Лиза же мне сама об этом рассказывала! Что авария произошла первого января рано утром!

Ледяными пальцами сжимаю гудящие виски, по которым долбит резкий приток крови.

Твою мать…

—Ты вспомнил?!

—Вспомнил, Стас,— шепчу хрипло.— Вспомнил…

Чёрт, это не может быть правдой… не может…

Но это правда.

—Ничего не болит? Пить не хочется?

—Не болит и не хочется. И ты уже спрашивала, Лиз, вот только совсем недавно. Хватит вести себя со мной как с умирающей. Это напрягает.

—Я знаю, прости,— прикусив губу, смотрю на Машку.— Давай хотя бы подушку тебе чуть повыше поправлю, а то совсем вниз сползла.

Не дожидаясь ответа, приподнимаю Машину голову и подтягиваю подушку наверх.

Не могу найти себе места рядом с ней. Всё время хочется что-то делать, как-то себя отвлекать, чтобы поменьше думать о том, как она сейчас выглядит.

Я думала, что смотреть на неё в инвалидной коляске — это тяжело, но, как оказалось, гораздо тяжелее видеть её такой — прикованной к постели, всей перебинтованной, с кучей бандажей и вечно торчащим из вены катетером.

И хоть я понимаю, что это временный период, что ей нужна реабилитация после операции, всё равно при одном взгляде на неё нервы как струны натягиваются.

—Лиз, а почему Кирилл ко мне не приходит?

—Маш, ну я же тебе уже объясняла, Кирилл в командировке.

—Да, но он не звонит мне даже,— обиженно дует губы, крепче прижимая к себе медвежонка, которого Кирилл подарил ей в день операции. С тех пор она с ним не расстаётся. Врач сказал, что этот медведь был первым, о ком она спросила, отойдя от наркоза. Даже каким-то макаром умудрилась выторговать его у медсестёр себе в реанимацию.— Он меня что, не любит больше?

—Маш, ну что ты глупости говоришь? Любит, конечно. Просто… он ведь в другой стране, а там наша связь не ловит. Поэтому он тебе не может позвонить,— уверенно вру, но взгляд в сторону всё же отвожу, старательно делая вид, что рассматриваю что-то за окном.

Чёрт, никогда врать не умела. Во всяком случае, Кирилл меня раскусывал на раз.

Хотя, с другой стороны, доля правды в моих словах всё же имеется. Кирилл и правда сейчас вне зоны доступа. Уже почти неделю. И я понятия не имею, как долго ещё продлится весь этот кошмар.

Стас Воронцов, его адвокат, тоже ничего толком не говорит и не объясняете. Ограничивается какими-то абстрактными фразами, что он «работает над делом» и «пока ничего конкретного сказать нельзя».

Да и следователь почему-то перестал меня к себе вызывать. Не скажу, что этот факт меня сильно огорчает, но с другой стороны я переживаю, вдруг это означает, что они окончательно перевели Кирилла из разряда подозреваемых в виновного…

Клянусь, за последние шесть дней я половину нервных клеток растеряла. И я уже не знаю, какие оправдания придумывать для родителей Горского. Пока что у него сильная ангина, поэтому он не может говорить по телефону и навещать его тоже нельзя.

Благо, Макс подстраховывает со стороны работы. Но боюсь, что долго мы на этой отмазке не проездим, Анна Михайловна и так уже начинает нервничать, что болезнь Кирилла уж слишком затянулась…

Радует только то, что Богдана больше не слышно и не видно. Выслушивать ещё и его двусмысленные намёки и подозрения у меня просто не хватило бы сил.

Единственно, что хоть как-то помогает отвлечься от тяжёлых мыслей — это заботы о Маше. Хотя, и здесь всё не так гладко как хотелось бы, потому как пока что никаких изменений после операции не наблюдается.

И об этом я тоже стараюсь не думать…

—Так, ладно, хватит мне зубы заговаривать,— выдыхаю, вырывая себя из тяжёлых мыслей.— Давай-ка рот открывай и ешь.

Подхватываю с прикроватной тумбочки тарелку с ужином и направляю вилку к Машиному рту.

—Я не могу больше. Меня сейчас вырвет уже. Ненавижу рыбу!

—Зато рыба тебя любит. Ничего не хочу слышать, Маша. Рот открыла и ешь. Твой лечащий врач жалуется, что у тебя недобор в весе три килограмма. Так что жуй и не возмущайся.

—Какой толк, если я это прожую и меня потом вырвет? Всё равно будет тот же недобор.

—А ты сделай так, чтобы не вырвало. Давай, Маш, прекращай капризничать. Тут всего пара ложек осталось. Ты как на ноги вставать собралась, если у тебя элементарно сил на это не будет?! К тому же в рыбе много кальция. Так что меня вообще не волнует нравится она тебе или нет. Хочешь ходить — жуй.

Смерив меня хмурым взглядом, Машка всё-таки открывает рот и с прискорбным выражением лица проглатывает оставшиеся пару ложек ужина. На последней её действительно скрючивает от рвотного позыва, но она героически его перебарывает и проглатывает ненавистную рыбу.

—Дай скорее компот, а то я в себе это не удержу,— выдавливает, протягивая руки к стакану.

—Молодец, вот теперь я тобой горжусь,— удовлетворённо киваю, давая сестре запить.

Встаю со стула, споласкиваю тарелки в раковине и откладываю их на столик.

—Лиз, иди уже домой. Время девятый час. Ты так на автобус последний опоздаешь,— слышу за спиной сонный голос Машки.

—Ничего страшного. Посижу с тобой, пока не уснёшь. Потом на такси если что уеду.