— Сколько с меня? — крикнула я удалявшемуся официанту.

— Уже заплачено, — ответил тот.

Ну и наплевать.

Я вышла на улицу. Покрутила головой. Там стоял извозчик. Помахала ему рукой. Извозчик подъехал. Забралась в коляску, назвала наш адрес. Извозчик тронулся. Доехал до перекрестка, остановился, размышляя, в какую сторону ехать, потом бросил вожжи, повернулся ко мне и спросил:

— А может быть, все-таки улица Гайдна?

— Нет, — сказала я господину Фишеру, потому что это был он. — И вообще, зачем такие фокусы?

— Это я вас хочу спросить: зачем такие фокусы? — сказал он, снова поворачиваясь вперед и хлопая вожжами по крупу лошади. — У нас с вами серьезный разговор, а вы паясничаете.

Он говорил довольно громко, потому что копыта цокали, а коляска скрипела.

— Отпустите меня, — сказала я. — Если вы решили играть в извозчика, изображая из себя тайного агента, то вы теперь извозчик, и делу конец! Кстати, тайному агенту гораздо больше подошел бы автомобиль!

Я кричала, встав на колени на холодное кожаное сиденье, то, которое спиной к извозчику (в коляске же два сиденья, две скамейки). Так вот, как вы поняли, я стояла коленями на переднем, едва не обнимая господина Фишера за пояс, чтобы не свалиться.

— Все равно отвезите меня домой! — кричала я сквозь грохот коляски. — Мне все это скучно, неинтересно, противно. Я устала! Я не желаю играть в эти игры. Мне наплевать на империю, на кайзера, на войну, на полковников Генштаба и на сербских террористов. Я хочу домой!

Фишер дернул вожжи. Коляска остановилась.

Он что-то крикнул лошади и перепрыгнул с облучка ко мне, обнял меня за плечи и усадил рядом.

— Я тоже хочу домой, — сказал он. — Я тоже устал, но я ничего не могу поделать. Его надо остановить. Вам наплевать на империю, на кайзера, на войну, на Европу, на все на свете. Но у вас есть мама. У вас есть папа. Если мы его не остановим, то вашу маму повесят. И папе тоже придется нелегко. Ведь этот человек был им усыновлен. Зачем? С какой целью? Наверное, это всё одна компания? Одна организация? Трудно будет убедить следователей и судей, что ваш папа усыновил убийцу кайзера, или наследника престола, или председателя кабинета министров — или не знаю, кого он там собирается укокошить, — что ваш папа усыновил сербского террориста вот просто так. Из добродушного аристократического легкомыслия. Его надо остановить, повторяю вам в сотый раз.

— Боже мой, — заныла я, — ну найдите же наемного убийцу! Наймите убийцу, я вас умоляю!

Фишер обнял меня еще крепче и сказал:

— Уже нанял. Этот убийца — ты.

XXIV

— Чепуха, — вдруг спокойно и холодно сказала я. — Во-первых, мы с вами на «вы». Во-вторых, вы меня плохо знаете. Если я не убила вас тогда на улице Гайдна, то это была чистая случайность. Но не в том дело. Не это главное. Наняли — вот еще! Где же мой гонорар? Неизвестно кем оброненный кошелек? Я не думаю, что вы настолько глупы.

Господин Фишер несколько растерялся. Наверное, этими словами «убийца — ты» он подражал русскому следователю из знаменитого романа про студента. «Кто убил? Вы и убили!» Ух, как страшно!

— Так что поехали, — сказала я. — Хочу вас заверить, что мне наплевать не только на империю, но и на маму с папой. Папа уже стар…

Я, конечно, привирала немножко, но надо же было его напугать.

— Ну не так-то он уж и стар, — пискнул господин Фишер как будто бы не своим голосом.

— Ну не стар, так и не юн, — оборвала я. — Не Байрон, не этот, как его там…

— Ну, ну, кто? — спросил он.

— Фу, какой вы необразованный человек! Чаттертон, поняли? Читали? Нет? Что вы окончили? Юридический факультет, а может, просто полицейское училище? Чтобы работать с людьми нашего уровня, надо много читать. Знаете, кто такой Чаттертон? По глазам вижу, что нет. А я знаю. Я даже влюблена в него была, когда мне было лет тринадцать. По книжкам, господин тайный агент, по книжкам. Потому что он отравился в семнадцать лет в тысяча семьсот каком-то там году. И вообще, хорошее мы с вами место нашли для разговоров. Поехали, а? Я бы сама села на облучок, но не умею править лошадьми. В городе, я имею в виду.

— Значит, вам совсем не жалко родителей? — злобно сказал Фишер.

— Жалко. Но так, вообще, — усмехнулась я. — Папа человек немолодой, я же сказала. Ну, закончит жизнь красиво, в застенках тайной полиции. Об этом непременно будет в газетах. А мама? Что ж, мама. Она мне почти что, стыдно сказать, чужой человек. Душевно чужой, я имею в виду. Ну повесят. Ну, жаль, конечно, но сама я от этого вешаться не стану. А может быть, если у них все получится, то повесят как раз вас. Так что, может быть, вы, господин Фишер, вовсе даже не кайзера спасаете, а заодно моих родителей, а просто себя, свою, извините за выражение, шкуру. Вы не обиделись?

— Ничуть, — сказал он. — Выйдемте из коляски.

— А это еще зачем? — спросила я. — И вообще, что это за коляска? Городской извозчик? Ничего не понимаю.

— Неважно, — сказал Фишер. — Но не извозчик, уверяю вас. Хотя похоже. Потому вы в нее и сели.

— Никуда я не пойду, — сказала я.

— Прошу вас, — вдруг застонал Фишер. — Мне дурно, доведите меня до аптеки. Вот видите, там.

Он взмахнул рукой куда-то вперед и вбок. Вернее, назад, потому что мы с ним сидели спиной к лошадям. Я обернулась и в сотне шагов увидела аптечную вывеску.

— Вы лжете, — сказала я.

— У меня болит сердце, — сказал он. — Я сейчас умру. Вы останетесь в коляске рядом с трупом.

— Я не боюсь покойников, — возразила я. — Они не кусаются.

— Вас задержит полиция.

— Откуда она здесь возьмется? — Я пожала плечами.

— Полиция, — прошептал господин Фишер, вцепившись мне в руку, — полиция всегда появляется в самый неподходящий момент. Мне вправду дурно. Вы злая маленькая эгоистка. Но не настолько же?

— Вы меня плохо знаете, — повторила я. — Но, впрочем, ладно.

Я встала с сиденья, уложила на него Фишера и, перепрыгнув через него, вскочила на облучок. Схватила вожжи, цокнула, свистнула, дернула, нашарила под сиденьем какое-то подобие хлыстика.

Коляска поехала.

Я услышала тяжелый стук сзади. Очевидно, господин Фишер свалился на пол коляски. Я проехала мимо аптеки. Город был почти пустой. Править было очень легко. Мы повернули на большую улицу. Между домами мелькнула река. Я совершенно не понимала, куда мы едем.