новый срок — два года — присовокупляется к оставшемуся мне сроку по статье 58–10. Но ведь мне зачитывали решение Особого Совещания, в котором совсем недвусмысленно говорилось, что за контрреволюционную троцкистскую деятельность мне определено содержание в тюрьме со строгой изоляцией сроком на восемь лет, а совсем не по 58-й статье!

Неужели переквалифицировали? Но когда? И почему не объявили? Может, в результате этой переквалификации я и нахожусь в Промышленной колонии, а не в тюрьме? Странно! Очень странно!

Обратно до станции Загустай меня уже с другим милиционером подвезли на гусиноозёрской машине, а со станции проехали до Улан-Удэ на проходящем товарном поезде в тормозной будке кондуктора.

Приехали поздно вечером. Милиционер повёл меня в тюрьму. На мои просьбы отвести в Промколонию, он ответил:

— В колонию не велено — велено в тюрьму.

Оказывается, из суда человек может попасть в лагерь только через тюрьму!

Утром меня отвели в колонию. Пришёл как в родной дом.

Сразу же обратился за советом к начальнику УРЧ Анастасии Кругловой. Меня интересовал вопрос: какой документ будет мне выдан по окончании вновь полученного срока. Освободят ли меня, как отбывшего наказание, по 33-й или по 58-й статье?

Я думал, что если меня освободят по 33-й статье, тогда не имеет смысла опротестовывать решение Народного суда, лучше просидеть лишние два года и иметь чистый паспорт, чем добиться отмены решения и ходить по «жёлтому билету».

Круглова, извинившись, сперва обозвала меня круглым дураком, а потом настойчиво советовала опротестовать решение суда и даже обещала найти хорошего адвоката.

Адвокатом оказалась пожилая женщина-бурятка. С моего личного депонента перевели деньги в коллегию защитников и я при первой же беседе с адвокатом подарил понравившуюся её зажигалку и наборный мундштук. Договорились с ней, что сделаю портсигар с серебряной монограммой.

— Если добьюсь отмены решения суда — тогда подарок приму, — несколько раз повторила она.

Откровенно говоря, я не был доволен выбором Кругловой и не рассчитывал на успех.

А через месяц — вызов к лагерному телефону и поздравление с отменой приговора. Портсигар передал через Анастасию Круглову. На монограмме была выгравирована её фамилия с инициалами, а на внутренней стороне крышки слова: «Сила — не право, а слабость — ещё не смерть».

Основанием для отмены решения суда были — несвоевременное вручение обвинительного заключения, отсутствие следственных материалов (чисто процессуальное) и отсутствие у ответчика юридических прав работодателя.

Как я узнал позже, вторичное рассмотрение в новом составе привлекло механика Рудоуправления Колмозева к ответственности — его осудили на удержание в течение восьми месяцев двадцати процентов заработной платы. Решение суда он не опротестовывал.

Правосудие восторжествовало, преступник наказан, а слепой кузнец Ерохин продолжал отбывать наказание в лагерях, являясь полным инвалидом труда.

…Ещё свежи в памяти «Записки из мёртвого дома» Достоевского, «Сахалин» Чехова, с описанием тюремных ужасов царской России. Страшно становится от чтения этих литературных документов, созданных великими мыслителями русского народа. Но не меркнут ли все описанные ими ужасы перед злой и беспощадной участью слепого кузнеца Ерохина, перед такой же участью детей иркутской тюрьмы. Ужас кузнеца и этих детей в тёмной беспросветной методичности долгих лет. Единственная жизнь, данная им матерью, изувечена, изломана, исковеркана. Перед ними тёмная, беспросветная ночь и бездушные люди.

Чтобы написать: «Сижу за решёткой в темнице сырой» или «Отворите мне темницу», и в тюрьме сидеть не надо — это легко вообразить. Только непрерывными, бесконечными годами воспринимаются подлинные ощущения тюрьмы.

БОЛЯТ ЗУБЫ

Варёный турнепс на первое и ложка овсяной каши-размазни или бабка, из пахнувшей керосином, на второе в обед, та же каша или бабка — на ужин и завтрак, да изредка — кусок трески, без передач и посылок со стороны, отнюдь не способствуют укреплению дёсен.

Цинга, привезённая из Норильска, прогрессирует. Дёсны кровоточат, шатаются зубы. Одного настоя хвои явно недостаточно для успешной борьбы с цингой, а витамин «Це», которым, по утверждению заключённых были: сальЦе, мясЦе, маслиЦе, куриное яйЦе, у нас годами не было и в помине.

А тут ещё образовалось дупло — очевидно, оголился нерв. Боль непрерывная, острая, доходящая до сердца.

Зубного врача в колонии не было, поэтому пытался вырвать собственными средствами, но это оказалось не так просто, как думалось. Зуб коренной, никак к нему не подберёшься — ни карандашом, ни петлёй. Толи дело передние — стукнул зубом о поставленный торчком карандаш, и он уже лежит как миленький, на ладони, лишь бы не промахнуться. А то ещё проще — завязал петлёй и дёргай, сперва потихоньку, а когда боль доходит до полного потемнения в глазах, посильнее, только — рывком, сильным рывком.

А с этим проклятым — ничего не поделаешь! Сперва беспокоило только горячее, потом — холодное, а последние две недели — и горячее, и холодное, и никакое.

Костя Васильев предлагал свои услуги — вытащить клещами — я не согласился, а сейчас и рад бы, да его уже нет — освободился по амнистии. А «неплохой» был «мастер» по зубам. Многим девушкам он испортил рот. Большинство из них хотели иметь спереди или неглубоко сбоку «фиксу» — золотой зуб, чтобы при улыбке бросалось в глаза. То ли мода была такая тогда, то ли хотели красивее выглядеть — кто их знает. Дуры, если прельщало последнее, они ведь и так были хорошенькими, их ведь и так любили.

Так или иначе, но дурной пример заразителен, клиентов наш Коля имел предостаточно. Конечно, не от большого ума шли к нему девушки, а по молодости, да своей девичьей глупости.

Красивый рот с белоснежным рядом ровных зубов раскрывался перед шарлатаном и он безжалостно, самодельной ножовкой распиливал две узкие щели с правой и левой стороны от намеченного по указанию владели цы зуба под будущую «фиксу» (подобие коронки). Латунные патроны, шедшие ещё со времён Первой мировой войны на изготовление замысловатых зажигалок, кузнецу Васильеву с успехом заменяли золото и служили исходным материалом для изготовления этих «коронок».

Две пайки хлеба — и «фикса» готова. Надраенная до самоварного блеска, латунная коронка поблескивала во рту, а три зуба, лишённые эмали, как у нас говорили, «посвистывали».

Много загубленных зубов на Костиной совести, и если бы не серьёзное предупреждение старшины Борисенко об отдаче его под суд, было бы ещё больше. Но даже и после этого нет-нет, да и появлялась новенькая с «фиксой». Очевидно, Костя, уйдя в глубокое подполье, работу свою продолжал. Даже глубокое уважение к старшему надзирателю не могло его удержать от «зубоврачевания». И если бы Костя не освободился по