Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колман хмыкает:
– Думаешь, что кто-то мог вот так просто пошутить? Тебе не кажется подобное предположение совершенно абсурдным? Никто бы не стал это делать. Тогда спаслись единицы, и все они уже предпочли забыть произошедшее как кошмар, чего сама ты не можешь сделать. А кто-то другой, да якорь мне в печень, разве кто-то другой вообще знает о том, как подох этот английский ублюдок? Кому он вообще сдался?
Моргана сдерживается, чтобы не пресечь комментарий друга. Но молчаливого осуждения он все равно удостаивается. Бентлей, хоть и умер, загоревшись опасной идеей, все равно достоин нормального отношения и уж тем более светлой памяти. Вот уже почти десять лет она носит в сердце его сгорающий образ. В очередной раз капитан прокручивает на пальце кольцо – единственное, что у нее осталось. Он не просил ее руки с этим тонким куском металла, но уже тогда, когда оно оказалось надето на палец, стало понятно: Бентлей будет с ней рядом, пока смерть не разлучит их. Но только тогда смерть казалась чем-то существенным, сейчас же – один только предмет на столе перед ними ставит ее под сомнение.
– Вот именно что никому, но если мы будем верить в любую байку, то немудрено, что этой ночью нас сожрет Кракен. И даже не подавится.
Убрав руки за спину, но не прекращая крутить кольцо, Моргана вновь подходит к столу. От близости проклятого дневника у нее горят огнем пальцы на левой руке. Тетрадь не может принадлежать никому другому, но ей не хочется верить, что мертвые теперь имеют возможность восставать из-под толщи воды. Да даже если и восстают, где же он был столько лет и зачем ждал перед заявлением о себе? Все это выглядит слишком странно. И в голове Моргана пытается перебрать события, происходившие с ней после упокоения лорда Кеннета: попойки, драки, три виселицы, ограбления испанских судов и ничего мистического.
Она предпочитает открещиваться от своей силы и всего того, что с ней связано. Рука обтянута кожаной перчаткой, надежно защищающей от лишнего внимания. Если бы английские псы знали о такой ее особенности, то давно бы уже использовали информацию для более точных описаний и нашли бы ее быстрее. Но, конечно, в первую очередь перчатка нужна не для отвода пристальных взглядов, а для защиты всех находящихся рядом. Неизвестно, каким таким свойством обладает кожа, но она будто не дает ей пользоваться силой. И оттого Моргане легче. Не сможет причинить близким боль. Да только сколько осталось тех близких?
От магии О’Райли отрекается. Она не признает ее, не позволяет окончательно войти в жизнь и расположиться в ней. Потому что если магия окажется в ее жизни, в ее мире, она окончательно потеряет связь с реальностью, с самой собой.
И все же не может быть так, чтобы мертвые восстали. Однако что это, если не доказательство того, что Бентлей Кеннет вернулся с того света? И он явно будет зол, вспоминая старые обиды. Нет, не просто зол, Кеннет будет в ярости. Он сделает все, чтобы ее уничтожить. Моргана в этом не сомневается. По крайней мере, при жизни Бентлей отличался особым упорством и рвением в уничтожении пиратов. Вряд ли после смерти его пристрастия изменились.
– Так что мы будем делать? – интересуется Джеффри, подаваясь вперед. Он тянется к дневнику, но Моргана с хлопком опускает ладонь на обложку.
Пусть лучше никто, кроме нее, не касается этой тетради. Так явно будет безопаснее. Ей не хочется, чтобы проклятая вещь как-то изменила чужое сознание. Моргана не может утверждать, что дневник Бентлея вообще способен подчинить своей воле кого-то, но с артефактами и амулетами стоит быть осторожными. Уж ей ли не знать.
– Думать. Если этот гаденыш вылез с того света, то нужно предпринять попытку засунуть его обратно. Испанишка лепетал, сами слышали, что Бентлей всех перебил. И он продолжит палить по неугодным, как раньше. Я его знаю… знала.
Поджав губы, Моргана сгребает со стола тетрадь. Она открывает ее на первой странице: неровным почерком написаны имена и названия судов. Бентлей никогда не отличался умением выводить буквы, у него сносно выходила только его же фамилия. Все остальное – мелкие забористые буквы, галопом скачущие по строчкам, совсем не такие, как у нее. У Морганы почерк ровный, почти идеальный, только с годами буквы стали острее, словно вот-вот проткнут бумагу своими углами и отрывистыми линиями. О’Райли переворачивает страницы одну за другой, пока не останавливается на самой последней. Тут бумага пострадала меньше всего, ровно в середине листа выведено:
Моргана О’Райли и экипаж «Острого лезвия».
В конце предложения красуется жирная точка. И губы Морганы искривляются в подобии улыбки. В ней сокрыты все боль и сожаление. Мысленно она вот уже десять полных лет каждый день просит прощения за то, что совершила. И эти мысли убивают, заставляют ее разлагаться и медленно гнить. Ей никогда не вымолить прощения у тени былого.
Но если Бентлей восстал из-под толщи морской…
Идея вспыхивает слабой искоркой в груди. Моргана чувствует, как она едва теплится, однако надежда по своему обыкновению начинает подначивать. Что, если разыскать Бентлея и попробовать совершить отчаянный шаг? Ей потребуется много времени и сил, но именно сейчас ее жизнь будто вновь обретает смысл. Быть может, она еще множество раз успеет пожалеть о том, что жаждет совершить, но решимость охватывает ее. Даже если ничего не получится, она хотя бы попытается, а это лучше, чем просто ждать, когда на горизонте вновь появится «Приговаривающий». Решимость закрепляет волю. И вот Моргана уже чувствует, что готова шагнуть в водоворот.
Джеффри поднимается с кресла, он заглядывает в дневник Бентлея, чтобы понять, на что же там уставилась Моргана, но капитан захлопывает его.
– Ну, – тянет пират, – вы как хотите, а я пойду выпью рома. С меня сегодня хватит. Я не подписывался бегать по всем морям от английского лорда с душком.
– Сядь, – резко рявкает О’Райли, следом закрывая глаза и шумно выдыхая. Этого громкого и грозного выражения хватает, чтобы Джеффри подпрыгнул. – Ты не забыл, что пообещал мне кое-что рассказать? Так давай, сейчас самое время поведать все, что ты знаешь об Источнике, карте и о том, как туда добраться. Иначе, клянусь Богом, я от тебя ничего не