пришлось схватить за воротник и тряхнуть, чтобы тот среагировал.

Они побежали к выходу, обходя бьющие хвостами рыбьи туши и сторонясь лязгающих прозрачных зубов. Будь они в водной стихии, рыбы не оставили бы им и шанса. Истинные обитатели и владельцы океана, они расправились бы с людьми, как с планктоном, не обращая внимания на их сопротивление. Но здесь, в мире слепящего света и сухого воздуха, эти глубоководные чудовища были беспомощны, как товар из рыбной лавки. Им оставалось только в остервенении шлепать плавниками и пучить глаза, пытаясь достать проворную добычу.

Бойл едва не раздавил Герти, ударив тяжелым хвостом, в стороны полетели осколки половиц и древесная труха. По счастью, ему не хватило каких-нибудь двух-трех дюймов. Герти шарахнулся в сторону, минуя его глубокую пасть. Взгляд Бойла был ужасен. В нем было прежней светлой и лучистой прозрачности, обычной для простых рыб. Глаза его налились темнотой, перестали что-либо отражать. В них был вечный холод, в них плавала тяжелая тусклая искра вечной же злобы. Может, это душа самого Бойла освоилась в новой оболочке? Или же она была поглощена без остатка голодной рыбиной?..

Они вырвались.

Муан плечом ударил в дверь, засов хрустнул, переломившись пополам, и все трое выкатились на улицу, в темную клоаку Скрэпси. Герти рухнул в лужу помоев, все еще дрожа от переполнявшего тело страха и отвращения, забыв про стиснутое в руках ружье. Муан мотал головой. Щука, все еще в прежнем оцепенении, бессмысленно поводил глазами. Из притона все еще тянуло тиной, оттуда доносились влажные шлепки, как из садка со свежепойманной рыбой. Насыщенный миазмами воздух Скрэпси уже казался Герти неописуемо сладким. Поспешно захлопнув за собой дверь, он дышал и все никак не мог надышаться. Удивительно, как приятен и сочен воздух, лишенный запаха рыбы…

- Что с ними будет, мистра? – спросил Муан. Оказывается, он уже успел отдышаться и теперь с беспокойством вслушивался в жуткие звуки, доносящиеся из-за закрытой двери притона. Звуки, которые наверняка будут посещать Герти в самых страшных его ночных кошмарах.

Герти пожал плечами, пытаясь счистить со штанов прилипшую картофельную шелуху. С учетом того, как дрожали его руки, это оказалось не самой простой задачей.

- Не имею ни малейшего представления, - выдохнул он,- Честно говоря, и задумываться не хочу. Судя по всему, ихтиология – не та наука, которой мне стоит себя посвятить.

- Но… что с ними будет? С этими…

Он не закончил, и Герти легко мог его понять.

- Полагаю, то же, что случается со всякой рыбой, которую угораздило покинуть водную стихию. Рано или поздно попросту задохнутся. А может, их сожрут заживо посетители притона. Знаешь, это было бы по-своему поучительной концовкой, хоть и не уверен, что подлецы вроде Бойла заслуживают ее. Может ли быть более символическое наказание для неумеренного чревоугодника, чем превращение в деликатес?..

- Кто ж решится съесть таких страшилищ… - пробормотал Муан, на всякий случай придерживая дверь.

- Не думаю, что у гурманов Скрэпси с этого дня будет выбор. Дело в том, что мсье Накер закрывает свою практику и уходит из дела. Отныне он не сварит и пескаря, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

- Будут разговоры, мистра, - предупредил Муан, - Этот ваш мсье Накер наделал шуму в городе. Будут вопросы.

- И пусть. С этого дня мсье Накер растворится без следа, как осьминог в облаке чернил. Какое-то время, конечно, его будут помнить как лучшего рыбного повара в Новом Бангоре, человека, который возник из ниоткуда и туда же ушел. Но рыбоеды не живут достаточно долго, чтобы делиться своими воспоминаниями перед камином. Уже вскоре Иктор Накер будет считаться легендой, существом, возникшим из пены прибоя, никогда не самом деле не существовавшим. Человеческая память – хитрая штука, Муан… А теперь, во имя всех табу, пошли скорее домой. От меня отчаянно смердит проклятой рыбой… Как только придем, наберу ванну и пролежу в ней три дня!

Муан ухмыльнулся.

- Смотрите, как бы у вас от этого жабры не выросли!

- Эй… Эй!

Они с Муаном обернулись на голос. Щука растерянно глядел на них, губы его дрожали.

- Что такое?

- Я… Вы… - он пытался что-то произнести, но не мог. Только указывал пальцем на свое горло. И Герти вдруг заметил, что оно раздувается прямо на глазах, - О Боже…

Герти попятился, пытаясь перехватить тяжелое ружье. Щука беспокойно ощупывал себя, как будто пытался нащупать смертельную рану. Тело его быстро опухало, изо рта вместо слов стали лететь лишь брызги слюны.

- Но ты же не ел рыбы! – воскликнул Герти, - Ты же…

Только сейчас он заметил, что рубаха Щуки, уже начавшая тихо лопаться по швам, испачкана на груди. Чем-то густым, янтарного цвета.

Соус. Соус от рыбы. Он облизал тарелку из-под «Мортэ», пока Герти спускался в подвал.

Не смог противиться соблазну. Рыба не может пройти мимо наживки. Она ведь рыба.

- Спокойно, спокойно, Щука, - забормотал Герти, но голос фальшиво задребезжал, - Все будет в порядке. Ты… Дыши. Дыши ртом. Сейчас… Я что-нибудь…

Но в Щуке оставалось еще что-то от человека. Может быть, совсем немного, может быть, самая малость. Но оставалось. И спустя секунду он доказал это. Когда шагнул к Герти и вырвал у него из рук ружье. И когда направил широкий черный зев лупары себе под подбородок.

В узких переулках Скрэпси выстрел почти не породил эха, однако Герти едва не оглох. Настолько, что даже не слышал шлепка, с которым упало тело Щуки. Оно лежало в луже, той самой, из которой поднялся сам Герти. Руки были разбросаны в разные стороны, от головы почти ничего не осталось, если не считать обрывка позвоночника. Это выглядело как обезглавленная и выпотрошенная рыба, которую повар позабыл на разделочной доске.

Герти медленно поднял руку, чтоб разогнать парящую перед лицом кроваво-алую взвесь. У его ног лежало дымящееся ружье.

- Мистра… - позвал Муан, - Пора бы нам идти. Скрэпси – недоброе место. Мало ли кто сбежится… Идемте. Нечего тут стоять.

- Да, - пустым бесцветным голосом произнес Герти, не шевельнувшись, - Пора. Конечно.

Муан беспокойно переминался с ноги на ногу. Из подворотен стали высовываться лица. Грязные, покрытые язвами и застарелыми шрамами. Небритые, с клочьями свалявшихся волос. С недобрыми глазами, темными и прищуренными. Множество человеческих лиц. Самых настоящих. Самых людских.