class="p1">Пожав старшему учителю руку, он вышел. Старший учитель погрузился в бумаги.

— Господин старший учитель!

Тот посмотрел на Качура, будто только что заметил его. На лице его появилась слащавая улыбка.

— Всего хорошего, господин Качур, всего хорошего. Я очень занят, страшно много дел. Всего хорошего.

Перед школой Качур увидел поджидающего его Феряна. Тот громко засмеялся:

— Ну и красный! Вижу… Хорошую трепку получил! А как ты держался?

— Скоро мы простимся с тобой, приятель, — ответил Качур, принужденно смеясь.

— Неужто так плохо? Ты не покаялся? Не поцеловал руку священнику?

— Этому . . .?

— А, так… Теперь я понимаю, что ты натворил. Жаль. Ты мне нравился. Мне всегда нравятся люди лучше меня. Конечно, ты лучше, это правда, но такая же правда и то, что я умнее тебя. Выпьем на прощанье, в этом ты мне уж не отказывай.

— Выпьем!

Когда Качур вошел в свою комнату, на столе лежало письмо. Жупан писал, что хотел бы поговорить с ним.

«Еще одно наставление, — усмехнулся Качур. — Почему бы и не пойти? Теперь я все равно вне общества и закона. Мне теперь и слушать, и говорить, и смеяться легче…»

Сразу после обеда Качур пошел к жупану. Двери дома были заперты, он направился в лавку и увидел, как тонконогий жупан мигом исчез из лавки, на бегу погрозив ему пальцем. Двое крестьян пили водку и покупали табак.

За стеклянной дверью, которая вела в прихожую, показался жупан, потихоньку постучал в стекло и подмигнул Качуру.

«Спятил он, что ли», — подумал Качур, открыл стеклянную дверь и вошел в прихожую. Жупан взял его за руку и повел в комнату; на столе, как и в первый день, стояли два стакана и бутылка вина.

— На людях не хочу, понимаете… Только чтоб люди не видели! Сразу подумают бог знает что. Пейте!

Запер осторожно двери, подошел к Качуру, потрепал его по плечу и весело рассмеялся:

— Что это вы натворили в воскресенье? А? Вот чертов парень! Такие вещи… Священник вас уже исповедовал? До корня докопался?

— Ждал он меня в исповедальне, а я не пришел! — засмеялся Качур.

— Не пришли… Гм…

Лицо жупана сразу стало серьезным.

— Знаете, молодежь надо воспитывать в религиозном и кесарском духе… и… словом, вы знаете. Пример надо подавать… ведь вы знаете… Погодите! Куда вы? Куда вы?

Качур поднялся.

— Не уходите! Разве я вас обидел? Прошу, выпейте еще стаканчик! Я хотел совсем о другом вас спросить… так, между нами…

Отошел от Качура и заходил по комнате быстрыми, подпрыгивающими шагами, сложив руки за спиной. Наконец он остановился и лукаво подмигнул:

— Вы это серьезно задумали… там… в воскресенье? Скажите мне, — буду очень вам благодарен, — вы на самом деле думаете, что люди, что большинство людей отвернется от… от преосвященного духовенства? Хотел бы я знать, что вы думаете об этом.

Качур удивился и не ответил.

— Я ведь народолюбец, — торопливо продолжал жупан, — не поймите меня превратно. Сейчас нет опасности, чтоб немецствующие захватили общину. А еще десять лет назад она была в их руках, — я был тогда общинным советником.

Он молча посмотрел прямо в лицо Качуру и рассмеялся.

— Ну, а теперь вот новые неприятности, совсем новые, и не знаешь, что делать. Раньше было просто: ты за немцев или за народ. И пусть ты был за немцев, в любую минуту ты мог стать народолюбцем, да еще с почетом! А теперь люди разделяются так странно, что даже в очках не разберешься. И все потихоньку, все тайком… Досадно, очень досадно!

Он щелкнул языком, махнул рукой и снова забегал по комнате.

— О чем же вы хотели меня спросить, господин жупан?

— Сейчас, сейчас. На чьей стороне сила?.. Ну, как вы думаете?

— О чем?

— Чем все это кончится? Победят старые или молодые?

— Это бог знает, а не я.

— Знаете! Вы хитрый! Иначе вы не рискнули бы так открыто… А доктор тоже с молодыми?

— Я не спрашивал его.

— Не хотите говорить… стреляный воробей! Значит, вы думаете, что лучше всего не склоняться ни на ту, ни на другую сторону?

— Смотря какие убеждения…

— Эх, да что с вами? — засмеялся жупан и сжал ему локоть… — Ведь мы здесь одни, вдвоем! Убеждения? Они всегда меняются; человек же остается таким, каков он есть. Солнце сейчас светит?

— За облаками.

— Ну вот. А через час оно выйдет из-за облаков, и вы будете говорить о нем уже по-другому. Вот что такое убеждения. Все-таки вы мне скажите, какая разница между молодыми и старыми? Старые за веру, молодые против — так, что ли?

— Речь идет не о вере.

— А о чем?

— О прогрессе.

— Гм. Я тоже за прогресс. Прекрасная вещь прогресс… А о каком прогрессе идет речь?

Качур выпучил на него глаза и не нашел ответа.

— Ну, знаю, за прогресс вообще! А старые, за что они?

— Они консерваторы.

— Консерваторы… Это прекрасно. Хм, я тоже консерватор… Подождите, а на чьей стороне те, что за немцев?

— Ни на чьей.

Жупан подпрыгнул и забегал по комнате:

— Ни на чьей? Ни на чьей… Умные люди… Эх, хорошие времена раньше были!

Жупан бегал по комнате, заложив руки за спину и нагнув голову. Вдруг он остановился перед Качуром:

— А, да! Вы еще здесь? — Посмотрел ему серьезно в лицо и покачал головой: — Не дело, господин учитель, не дело затевали вы в воскресенье. Не подобает это вам. Правду вам говорю, не подобает.

Качур поднялся и взял шляпу.

— Но что вас упрекать? Вы молоды и еще не знаете долга… святого призвания… словом, сами понимаете!.. Прощайте! Через лавку, пожалуйста, через лавку! Не нужно, чтобы люди… Всего хорошего!

Качур прошел через лавку и вышел на улицу, жупан исчез в темных сенях.

«Мошенник! — подумал учитель и торопливо зашагал по улице. — Да даже и не мошенник!»

Темнело, когда он направился в Бистру.

Туман висел над землей, и сквозь него высоко над горой чуть просвечивал месяц.

На полпути он остановился.

«Что мне там делать? Ведь я знаю, что все, о чем мне рассказывали, правда, я и сам предчувствовал это с самого начала. Если все остальное не удалось — чего мне там искать?»

И все же, хотя он и понимал, что следует повернуть назад и забыть о белом доме, он прибавлял шагу и торопливо шел дальше: сердце было сильнее разума.

«Неудачное начало, только и всего. Потерять надежду только потому, что споткнулся на первом шагу? Я был слишком неловок, в этом все горе. Расскажу, как все получилось, и станет веселей: я посмеюсь, и Минка также