– Кекуана, что ты делаешь?

И гаваец, трясясь от страха и лихорадки, ответил ему:

– Я горю так, что готов умереть, а вода охладит мое тело.

Услышав это, доктор Уиппл строго приказал:

– Возвращайся домой, Кекуана, и укутайся в тапу. Эта болезнь должна выйти из тебя вместе с потом. Иначе ты обязательно умрешь.

Но мужчина не согласился с ним:

– Вы даже не можете себе представить, как обжигает меня этот огонь! С этими словами он погрузился в морскую воду, и в течение суток скончался.

Очень скоро на всем берегу гавайцы, пятнистые от сыпи, сооружали себе углубления в прохладном влажном песке, и, не обращая внимания на все мольбы доктора Уиппла, заползали в успокаивающую жар воду, после чего почти сразу же и умирали. Ирригационные канавы и поля таро были усыпаны трупами. Эпидемия распространялась со скоростью огня, посещая жалкие хижины и сжигая их жильцов страшной лихорадкой, вынести которую было невозможно. Доктор Уиппл очень быстро организовал медицинскую группу, состоявшую из него самого, Аманды, Хейлов и Джандерсов. Бригада работала без устали три недели. Они спорили с гавайцами, убеждали их лечиться, утешали и, наконец, хоронили. Один раз Эбнер не выдержал и закричал во весь голос:

– Джон, ну почему эти упрямые люди продолжают нырять в волны прибоя, хотя прекрасно знают, что это убьет их наверняка?

На что усталый и измученный доктор ответил:

– Мы сами привыкли к тому, что корь – это всего лишь почти безобидная детская болезнь. Но в этом мы сильно заблуждаемся. Для этих совершенно не защищенных людей корь является смертельной, и переносят они её совсем по-другому. Эбнер, ты даже представить себе не можешь, какие страдания приносит подобная лихорадка.

Тем не менее, маленький миссионер продолжал умолять своих прихожан:

– Не ходите в воду, если вы окунетесь в море, вы можете умереть.

– А я и хочу умереть, Макуа Хейл, – неизменно отвечали измученные болезнью островитяне.

Иеруше и Аманде удалось спасти много жизней. Они вламывались в хижины и забирали оттуда детей, даже не спрашивая на то разрешения, поскольку хорошо знали, что если дети будут продолжать жалобно плакать, то их родители, в лучшем случае, тоже понесут своих малышей к морю. Женщины заматывали младенцев в одеяла и поили их отваром морского лука. Таким образом они стимулировали потоотделение, и болезнь выходила наружу через поры кожи, как того и требовала медицина. Правда, если женщинам удавалось спасти детей, то в отношении взрослых дела обстояли куда хуже: на них не действовали ни логика, ни сила, и гавайцы упрямо продолжали идти к морю. В результате эпидемии из каждых трех островитян один погибал.

Через некоторое время корь достигла и территории дворца Маламы, несмотря на высокие стены и полную изоляцию. Но Кеоки только приветствовал болезнь. Кроме него захворал и его маленький сын Келоло. Вскоре супруги Хейл обнаружили трясущуюся в лихорадке семью Канакоа, и Иеруша быстро приняла решение:

– Я забираю мальчика к нам в дом.

Очевидно, в сердце Эбнера все же сидел какой-то бес, потому что, завидев свою жену с умирающим младенцем на руках, преподобный Хейл тут же остановил её и спросил:

– А не будет ли лучше, если этот ребенок, рожденный в грехе…

Иеруша испепелила мужа взглядом и твердо заявила:

– Я забираю мальчика к нам. Вот о чем мы всегда мечтали и что проповедовали: любить абсолютно всех детей. – С этими словами она гордо удалилась и поместила малыша вместе с собственными.

Когда Иеруша ушла, Эбнер неожиданно заметил, что Кеоки успел незаметно выйти из дворца и отправиться к морю. Здесь он выкопал себе неглубокое ложе, которое уже заполнила вода, и прежде чем Эбнер смог остановить его, молодой алии погрузился в прохладную ванну, найдя здесь успокоение. Эбнер, хромая, приблизился к Кеоки и громко выкрикнул:

– Если ты будешь так лежать, то обязательно умрешь!

– Да, я умру, – подтвердил алии, продолжая трястись в лихорадке.

Тогда Эбнер взмолился:

– Пожалуйста, вернись в дом, и я сам укутаю тебя одеялами.

– Нет, я умру, – настойчиво повторил Кеоки.

– Нет такого зла, которое Господь не смог бы простить, – пытался утешить молодого человека миссионер.

– Ваш Бог больше не существует для меня, – пробормотал Кеоки из своей холодной могилы. – Я умру и начну жизнь заново в водах Кейна.

Эти слова привели Эбнера в ужас, и он снова принялся упрашивать юношу:

– Кеоки, даже в минуту смерти не надо так богохульствовать, ведь Господь по-прежнему любит тебя.

– Ваш Бог посылает нам только эпидемии, – не переставая дрожать, буркнул Кеоки.

– Я буду молиться за тебя, – печально ответил Эбнер.

– Теперь уже слишком поздно. Вы никогда не хотели, что бы я принадлежал вашей церкви, – и умирающий алии об лил себе лицо прохладной водой.

– Кеоки! – чуть не плакал миссионер. – Ты умираешь. Так помолись вместе со мной за свою бессмертную душу!

– Кейн защитит меня, – упорствовал молодой мужчина.

– О нет! Нет! – запричитал Эбнер. но в то же мгновение сильная рука ухватила его за плечо и начала увлекать прочь от песчаной могилы.

Эбнер повернулся и увидел одноглазого Келоло, который тихо обратился к священнику:

– Ты должен оставить моего сына в покое. Он хочет остаться наедине со своим богом.

– Нет! – страстно воскликнул Эбнер. – Кеоки, ты будешь молиться со мной?

– Я начинаю свое путешествие во тьме, – издалека донесся уже слабеющий голос гавайца.

Прилив принес свежую холодную воду к его ложу, и в этот момент Эбнер сам впрыгнул в неглубокую яму и схватил своего друга за руки:

– Кеоки, не умирай в темноте. Мой дорогой брат…

Но алии отпрянул от священника и закрыл лицо руками.

– Уберите его отсюда! – грубо выкрикнул он. – Я умру со своим богом. Келоло потащил упирающегося Эбнера с пляжа.

Когда эпидемия стихла, Эбнер и Иеруша вернули мальчика во дворец. Маленький Келоло выздоровел и счастливо улыбался. Ноелани приняла младенца и хладнокровно начала рассматривать его:

– Этот человек будет последним из алии, – с грустью предсказала она. Но так, может быть, даже и лучше. Ведь ещё одна такая эпидемия, и мы все погибнем.

– Ноелани, – тихим голосом начал Эбнер, – ты же хорошо знаешь о том, что мы с Иерушей любим тебя больше, чем всех остальных. И для Бога ты тоже очень дорога. Хочешь ли ты вернуться в церковь?

Высокая грациозная женщина молча выслушала эти слова и для себя уже решила принять их, поскольку она никогда не воспринимала кахун всерьез. Но когда она вспомнила об умершем брате и муже, то изменила свое решение, и теперь оставалась непреклонна.