Прежде всего, оставаясь верным своей позитивистской методологии, Кропоткин рассматривает революцию как производную из множества факторов, действий, волевых усилий. Уже в силу этого революция не может направляться усилием вождей или партий: «Люди, вообще не представляющие себе явления конкретно, вечно мыслящие больше словами, чем продуманными образами, не имеют никакого представления о том, что такое революция, какие миллионы причин работали, чтобы дать ей теперешний характер, – а потому они склонны придать непомерное значение в ходе революции своей личности и положению, которое они или их друзья и единомышленники займут в этом громадном перевороте». Точно так же РКП(б), по мысли Кропоткина, не является «руководящей» «ведущей» и «направляющей» силой революции. Ее вожди лишь пытаются лавировать между различными тенденциями, популярными лозунгами, приноравливаться к меняющимся обстоятельствам: «Скажу больше, в таком положении стоит и правящая сейчас партия. Она уже не правит, ее несет течение, которое она помогла создать, но которое теперь уже в 1000 раз сильнее ее».

Развитие революции идет не по плану анархистов, равно как не соответствует оно и стратегическим замыслам иных политических сил, включая большевиков. «Пролагать прорвавшейся воде новые пути – невозможно! Мы готовили ей путь, который считали наилучшим. Но он оказался еще недостаточно глубок, недостаточно подготовлен, когда случился прорыв, и вода не пошла по нему. Она рвет и ломает по другому пути», – писал Кропоткин. Революция, указывал он, приняла характер жестокой и разрушительной гражданской войны. Она пойдет по своему пути, но, как и все революционные процессы, рано или поздно завершится торжеством реакции. В этой ситуации наиболее актуальной задачей для анархистов является противодействие реакционным тенденциям. Как первый шаг в этом направлении он рассматривал «собирание сил», возрождение анархистского движения в России – то же самое, что он советовал и А. Шапиро в своем неотправленном письме: «нужно собирать людей, способных заняться построительной работой среди каждой из своих партий, после того, как революция изживет свои силы. Нам, анархистам, нужно подобрать ядро честных, преданных, не съедаемых самолюбием работников-анархистов. И если бы я был моложе и мог видать сотни людей, – конечно, так, как это следует, если хочешь подбирать людей для общего дела». Сам он выражал желание помочь организаторам этого процесса среди анархистов, намекая на подпольный характер такой работы, иначе невозможной в Советской России: «Если такие „собиратели“ анархистов найдутся среди товарищей, то я, конечно, готов им помогать, тогда и писанья надо будет вести, но гораздо более перепиской и личными связями, чем путем печати».

Всеволод Волин, встречавшийся с Петром Кропоткиным в ноябре 1920 г. в Дмитрове, вспоминал, что тот не только интересовался деятельностью украинских анархистов и махновским движением, но и выразил последнему открытую симпатию: «Живо интересовался он текущими событиями, анархической работой вообще, украинским анархическим движением в особенности. С глубокой болью говорил он о том, что партийно-политический, государственнический путь нашей революции сделал и ее „типичной неудачной революцией“, и высказывал опасение за возможность глубокой реакции. Но когда он, с необыкновенным вниманием и оживлением, выслушал рассказы мои и моих товарищей о положении на Украине, – он словно весь просиял и взволнованно несколько раз повторил: „Ну, ну, поезжайте туда, если там творится наше дело“. И с грустью прибавил: „Ах, если бы я был молод, – я тоже поехал бы туда… работать… “»

Для роли «собирателя» анархических сил Петр Алексеевич был слишком стар. Но по-прежнему он оставался среди анархистов наиболее уважаемым деятелем движения, с которым они искали встречи. Так, 4 мая 1919 г. Кропоткина посетили секретари Всероссийской федерации анархической молодежи (ВФАМ) Н.В. Марков, Н. Корсиков и Е.И. Чиволов (Габрилович). Петр Алексеевич выразил сочувствие деятельности ВФАМ и положительно оценил статьи, публиковавшиеся в ее печатном органе – журнале «Жизнь и творчество русской молодежи». Часто к нему приходили письма от анархистских групп и отдельных сторонников, просивших высказаться по вопросам стратегии и тактики анархистов. Так, например, в марте 1920 г. Кропоткин получил письмо от секретаря Костромской группы анархистов, просивших высказать мнение о декларации Московского союза анархистов. Подробнее об этой организации мы расскажем чуть позже.

Большинство анархистов в это время выступали в рамках легальной оппозиции РКП(б), периодически используя в своих интересах фразеологию «советского анархизма». Следует дать краткий обзор наиболее известных организаций анархистов того времени, выступавших в оппозиции большевикам.

После раскола и прекращения деятельности МФАГ в конце 1918 г. ее активисты объединились с частью анархо-синдикалистов в Московский союз анархистов-синдикалистов-коммунистов (МСАСК). В основу своей позиции организаторы Союза положили резолюции меньшинства прошедшей осенью 1918 г. II Всероссийской конференции анархо-синдикалистов. Предполагалось, что организация должна стремиться к углублению социальной революции, «участвуя во всех проявлениях созидания и творчества», а также защищать уже завоеванные права и свободы трудящихся. На этой основе анархисты-синдикалисты-коммунисты должны были стремиться «к организации единого народного творческого революционного фронта в области защиты от врагов, как и в области воссоздания народного хозяйства».

Главной задачей своей организации активисты МСАСК считали борьбу за независимость профсоюзов, их освобождение от партийного и государственного давления: «Наша задача […] защищать и отстаивать независимую роль професс[иональных] союзов в революцион[ной] борьбе, их основной классовый, а не политический характер». С этой целью следовало «как можно ближе, вплотную подойти» к рабочему движению, «влиться в него и постараться отстоять его независимую классовую, а не государственную позицию и роль». Предполагалось добиваться этих задач, вступая в рабочие организации. Одновременно активисты МСАСК призывали своих товарищей «участвовать во всех областях народно-хозяйственной жизни», чтобы таким образом «критически-творчески влиять на всю общественно-организационную жизнь». Участвуя в учреждениях, связанных с управлением экономикой, предполагалось на их опыте «установить недостатки современных форм хоз[яйственно]-экон[омической] жизни». Члены МСАСК планировали вести работу по «организованному налаживанию хозяйства» через фабзавкомы, профсоюзы и кооперативы, федерация которых под влиянием анархистов станет политической силой, альтернативной РКП(б) и создаваемой большевиками централизованной бюрократической модели экономики.

Петров-Павлов рассматривал в качестве одного из направлений работы МСАСК создание крестьянских коммун и установление связей между ними. Анархисты должны были вести работу по превращению коммун в автономные экономические организации при устранении государственного вмешательства в экономическую деятельность крестьянства. Прежде всего речь шла о налаживании в городах производства продукции, важной для товарообмена с деревней. Прежде всего – сельскохозяйственных орудий труда. Предполагалось, что «в общей практической работе» на данном направлении произойдет объединение «всех течений революционного анархизма».