Как бы обитатели приюта это ни скрывали, каждый страдал каким-нибудь отклонением. Если всю жизнь тебя преследуют невзгоды, волей-неволей начинаешь ожидать очередного несчастья. Таков механизм самозащиты разума, очень мощной самозащиты. По ночам в темноте многие дети часами плакали, другие прятались под кроватью или шарахались от каждого шороха. Я их прекрасно понимал. Ты как бы сидишь в невидимой тюрьме; как и у заключенных, у нас считалось неуместным задавать вопрос: за что тебя посадили? Мы вдоволь хлебнули войны, никто не хотел о ней говорить.

Каждый приспосабливался как мог. Многие дрались. Драка могла вспыхнуть из-за обидного слова или косого взгляда. Дети были злы на свою судьбу за то, что та сделала с ними, и вымещали злость на любом предмете или человеке. Моложе меня на два года, Орвиль был не по возрасту крупным и несгибаемым, как железный прут. Он никогда не начинал драку первым, однако из большинства выходил победителем. Без его кулаков и локтей я бы куда чаще ходил с «фонарями» и переломами. Орвиль оберегал младшего брата Алистера, как сокровища британской короны. А заодно и меня с Эдгаром. Алистер, хотя и сам был не слабого десятка, драться не любил, рос тихоней, не расставался с книгами.

Текучка была высокой: одних детей забирали, на их место привозили новых. Мы знали, что иных переводят в новые сиротские приюты; многие попадали в приемные семьи. Мне опять пришлось пережить то, что происходило во время эвакуации: супружеские пары приезжали, осматривали детей, решали, кого брать, а кого нет, оставляя последних умываться, причесываться и одеваться в лучшую одежду к следующим смотринам. Отвержение постепенно разъедает человека, как червь, проникший внутрь яблока. Рано или поздно оно достигает сердцевины, и тогда, считай, ты сгнил.

Моя сердцевина уцелела, но я видел много других примеров.

После гибели родителей я отчаянно пытался не беспокоиться о своей судьбе. Однако все равно беспокоился. Я не хотел провести все детство в сиротском приюте, где друзья появляются и исчезают, как суда в порту. Мне хотелось иметь отца, мать и дом, в котором бы жили только мы. Многие этого хотели.

В одно из воскресений, после обеда, приют посетила группа, называющая себя «Братья во Христе». Они нарисовали картину лучшей жизни: работа в поле, семьи, готовые нас принять, чудесная школа в загадочном месте под названием Австралия. Все это было намного лучше, чем оставаться в приюте, но я заподозрил неладное – слишком уж красиво. Скептиков вроде меня оказалось мало. В комнате взмыл вверх лес рук. Детей по одному начали вызывать вперед. Алистер Хьюз тоже поднял руку. Орвиль потянулся к нему, чтобы заставить его опустить ладонь, но не успел, – Алистера уже отвели в сторону к остальным желающим покинуть приют. Тогда Орвиль молча к ним примкнул. Уходя, он на прощание кивнул мне.

Впоследствии я узнал, что посулы братьев во Христе на самом деле оказались лживыми. Секта продолжала традицию, заложенную в семнадцатом веке, по доставке детей в виргинскую колонию в качестве дешевой рабочей силы. В девятнадцатом и двадцатом веках «братья» переправили в Австралию, Канаду и Родезию почти сто пятьдесят тысяч детей. Работать заставляли в тяжелых условиях, но одним трудом страдания детей не исчерпывались. С 1940 по 1967 год около десяти тысяч детей были вывезены в Западную Австралию, они использовались на полевых работах и жили в приютах, где процветало физическое и сексуальное насилие, о котором стало известно только в последующие годы. В 2009 году премьер-министр Австралии принес официальные извинения людям, натерпевшимся в детстве от «братьев», назвав это «беспримерной трагедией потерянного детства».

Мое детство тоже утекало сквозь пальцы. Я уже начал терять надежду, что когда-либо найду свой дом, когда в приют пришла работать женщина по имени Сара Мур – добрая, прозорливая и чем-то напоминавшая мою мать. Она начала обучать меня французскому языку, который, к ее удовольствию, я быстро освоил. Ее муж вел себя более сдержанно, но и ему я вроде бы понравился.

Однажды в воскресенье заведующая нашим приютом велела мне приготовиться к отъезду. Складывая скудные пожитки в выданный мешок, я не мог подавить смертельный страх.

Когда Сара с мужем появились в комнате и объявили, что я буду жить с ними, я был вне себя от радости. И невольно расплакался. Они меня обняли, погрузили мои вещи в новенький автомобиль, и мы уехали.

Я принял фамилию новых родителей, оставив прежнюю в качестве второго имени. В школе я с гордостью подписал свою первую контрольную работу именем Уильям Кенсингтон Мур.

* * *

Пейтон поднялась и опять подошла к пробковым доскам. Ее взгляд остановился на потрепанной фотографии, приколотой почти на уровне пола. Она отцепила фото и рассмотрела его. На нем стояли трое детей, слева – девочка лет трех, в середине – девочка лет семи, справа – мальчик одиннадцати лет без одной руки.

– Я поняла, кто написал это письмо, – сказала Пейтон.

Десмонд подошел ближе и тоже взглянул на снимок. Пейтон указала на младшую девочку.

– Это я, в середине – Мэдисон, справа – Эндрю. Уильям Кенсингтон Мур – мой отец.

Десмонд не сразу осознал смысл услышанного.

– Разве ты не говорила, что твой отец погиб?

– Я действительно так считала. Может быть, это правда. Неизвестно, когда было написано письмо.

Пейтон вернулась на диван, присела рядом с Десмондом и накрылась толстым одеялом. За стенами каменного домика сквозь туман пробивались первые лучи солнца. «Интересно, – подумала она, – сколько времени потребуется Эйвери, чтобы выспаться? Сколько у нас времени до принятия решения? И что еще содержится в письме?»

* * *

Первые послевоенные годы в Великобритании запомнились мне как период разрухи. Мы выиграли Вторую мировую войну, однако победа далась неимоверной ценой – в первую очередь, многих жизней, но также огромных сумм в фунтах и пенсах. Америка без предупреждения прекратила программу ленд-лиза, благодаря которой мы смогли пережить войну. Казначейство балансировало на грани дефолта. Началась эпоха жесткой экономии; казалось, что мы одолели нацистов только для того, чтобы сдохнуть с голоду. И не мы одни. Весь мир мерз, голодал и зализывал раны величайшего конфликта в истории человечества. Великобритания не отменяла карточную систему и всеобщий призыв. Зима 1946/47 годов стала самой тяжелой в истории. Поставки угля и железнодорожное сообщение остановились, заводы простаивали, люди страшно мерзли.

Каждый год положение чуть-чуть менялось. В июле 1946 года американцы предоставили кредит на 3,75 миллиарда долларов под низкий процент. В 1948 году был запущен укрепивший наши финансы план Маршалла.

Все подозревали, что вот-вот начнется новая война. Я в том числе. Трудно было думать иначе. Мир делал все, чтобы предотвратить ее, и одновременно готовился. В 1945 году была создана ООН, в 49-м – НАТО. Британия отпускала на свободу свои колонии: Иорданию – в 46-м, Индию и Пакистан – в 47-м, Израиль, Бирму и Шри-Ланку – в 48-м. Еще больше стран обрели независимость от Соединенного Королевства в пятидесятые и шестидесятые годы: Судан, Гана, Малайзия, Нигерия, Кувейт, Сьерра-Леоне, Танзания, Ямайка, Уганда, Кения.