– Какого рода… устройство?

– Ты все со временем узнаешь. Кого-кого, а тебя не надо учить важности сохранения тайны.

Тут я окончательно понял: Роберту известно, что я шпион.

– «Зеркало» – апогей всей моей жизни. Сейчас ему угрожает опасность. Мы переходим к стадии проекта, когда понадобится привлекать все больше людей. Это таит в себе большой риск. Мне нужен человек, способный защитить проект. По-моему, ты подходишь на эту роль.

Роберт посмотрел мне в глаза.

– Ну как, поедешь со мной в Гонконг?

Я немедленно согласился. В тот день меня переполняла гордость – за то, что Роберт выбрал меня, что я вырос в человека, способного после всего, что он для меня сделал, наконец оказать помощь и ему самому.

* * *

В 1965 году Гонконг переживал бум. Улицы кишели народом, тут и там возникали новые фабрики. Больше половины населения составляли молодые люди моего возраста, двадцати пяти – тридцати лет. Гуляя по запруженным людьми тротуарам, дыша гарью двухэтажных автобусов, выплевывающих пассажиров каждые несколько кварталов, я понял, что Гонконг по сути представлял собой азиатский слепок с Лондона – территорию, управляемую на британский манер, со смесью культур Востока и Запада.

В тот вечер мы с отцом бродили по городу, освещенному не желтыми фонарями, как Лондон моей юности, а купающемуся в красно-синих неоновых огнях рекламы: китайские иероглифы тянулись от подножия до верхушки зданий. Звуки диско-музыки струились по улице, смешиваясь с пряными запахами жареной свинины и говядины из харчевен. Мы пропустили по стаканчику в отеле и еще раз за ужином. Я позабыл названия отеля и ресторана, зато в памяти сохранилось ощущение того вечера, словно я заглянул в будущее, где все города будут похожи на Гонконг – цветущий мегаполис, котел, в котором перемешиваются культуры. Молодежь слеталась сюда и из Китая, и из остального мира.

В гавани стояло судно, из-за которого изменилась моя судьба, а вскоре должна была измениться судьба всего мира. Подводная лодка невоенного образца – самая крупная в своем классе из когда-либо мной виденных. Она имела ядерную энергетическую установку и аварийный дизель-электрический привод. Экскурсия по субмарине заняла целый час. Я был поражен: на борту находилась огромная лаборатория. Мое внимание привлекла табличка:

НИС «Бигль»

Гонконг

1 мая 1965 года

Ordo ab Chao

Я перевел девиз в уме: «Порядок через хаос».

По делам я нередко бывал по ту сторону железного занавеса. Да, там существовал порядок, но платили за него несвободой. Я невольно подумал: что потребуют в обмен на желанный порядок создатели субмарины? И в чем он будет состоять?

После возвращения в отель отец разъяснил мои новые обязанности.

Миссия «Бигля» подразумевала путешествия в опасные районы. Некоторые из них труднодоступны, другие опасны из-за политических беспорядков.

– Советский Союз, Китай?

– В том числе, – ответил отец.

– Я служил в сухопутных войсках, а не на флоте.

– Твоя задача – обеспечить прикрытие операций на берегу. Именно там подстерегает наибольшая опасность. Подлодка будет заходить в порты по всему миру. Надо соображать на ходу, быть готовым к любому развитию событий, договариваться с таможней, вытаскивать наших людей из передряг.

Отец сделал паузу, чтобы дать мне осмыслить сказанное.

– Я знаю, что твоя текущая работа крайне важна. Но эта важна не менее. Если я не ошибаюсь, у человечества еще не было задачи важнее. Мир, возможно, сумеет избежать ядерной катастрофы, – а потом придумают новое устройство, начнут новую войну. Мы сами себе враги. Жизнь человечества висит на волоске. Люди – варвары, им нельзя обладать столь разрушительным оружием. Как и с Манхэттенским проектом, мы бежим наперегонки со временем. Ты готов помочь?

Я дал согласие, не выходя из номера отеля. Меня мучило любопытство – что за устройство это «Зеркало»? Я надеялся узнать ответ в первые же дни на борту «Бигля». Однако то, что я узнал, заинтриговало меня куда больше.

Солнце встало над каменным домиком на Шетландских островах, разогнав туман. Ветер хлестал стены, каждые несколько минут сотрясая старые оконные рамы.

Десмонд встал размять ноги. На пробковой панели он обнаружил газетное сообщение о том, что фонд Invisible Sun пожертвовал на генетический проект Стэнфордского университета десять миллионов долларов.

Пейтон подошла к нему, но Десмонд указал на диван.

– Давай продолжим.

Его внимание вдруг привлек предмет в углу комнаты, где стена упиралась в потолок. Хотя он был хорошо спрятан за безделушками наверху книжной полки, сомневаться не приходилось – это камера видеонаблюдения. На ее основании горела красная точка.

Хорошо, если камера была установлена хозяином только для охраны. Даже бежать уже не имело смысла – это сразу всполошило бы наблюдателей, если за ними действительно следили. Десмонд перевел взгляд на страницы и вновь погрузился в чтение.

* * *

Больше всего меня впечатлили люди на борту. Их собирали по всему миру – американцев, британцев вроде меня, немцев, китайцев, русских, японцев. Все они были учеными, за исключением команды, управлявшей субмариной, меня и трех подчиненных мне охранников. Первые несколько дней мы чувствовали себя среди них немного не в своей тарелке, в кают-компании разговоры шли исключительно об экспериментах. Я-то считал, что эксперимент будет лишь один. Большая ошибка.

«Бигль» представлял собой плавучий университет со множеством факультетов, каждый из которых специализировался на исследованиях в своей области. Мы брали пробы льда в Антарктиде, собирали образцы почв с морского дна, ловили животных по всему миру. Испытания на людях всех национальностей и рас тоже были в порядке вещей, но в такие лаборатории посторонних не допускали. Деятельность ученых ставила меня в тупик. Как все это могло быть связано с одним и тем же проектом?

Ничто не возбуждает любопытство больше, чем загадочность. Подобно членам экипажа, я тоже строил домыслы и пытался разговорить ученых о предмете их исследований. Одноименный корабль – бриг-шлюп «Бигль» – с Чарльзом Дарвином на борту совершил кругосветное путешествие, которое помогло молодому натуралисту доказать теорию естественного отбора. Мне не давала покоя мысль, что ученые на борту субмарины, возможно, испытывали не менее революционную гипотезу.

Я никогда не страдал клаустрофобией, однако ограниченное пространство на подводном судне подвергло мои ощущения серьезной проверке на прочность. Каюты экипажа были маленькими, женщины размещались отдельно от мужчин. Койки стояли в три яруса, на каждом ярусе помещалось по двенадцать человек. На всех – одна душевая, которую моряки прозвали «мокрый шкаф». Койки они называли клетками или шконками. Персонал, управлявший подлодкой, выработал свой собственный язык, в основном состоящий из ругательств. Тех, кто отлынивал от работы, называли гнутожопыми, а тех, кто заботился лишь о собственном благополучии, – бережливыми. Надводные корабли и флотские у них были верхолазами (что неизменно произносилось с презрением), переходные мостки – пермостами, радиация – лучиками. Морскую фауну, замеченную на сонаре, всяких дельфинов и китов, окрестили биомассой. «Не экранируй» означало «смотри по сторонам», «дырявить океан» – перемещаться под водой. На подлодке даже имелся специальный шкафчик с порнографией, который все называли «чушкин шкаф».